Пляска змей

Боровски Марк

Вслед за криком этим явилась боль… Шея моя начала пухнуть, полнясь болью изнутри. Густая тьма вокруг сделалась горячей, и я неистово заметался в ней, после чего неожиданно вынырнул на поверхность густой черной жижи…

Крохотный квадрат голубого неба показался мне немыслимо далеким. Насколько же глубока эта яма? И когда уйдет боль терзающая мою шею? Эта боль имела приступообразный характер, и каждая новая ее вспышка была в разы сильнее предыдущей… Вскоре я начал кричать, что оказалось большой ошибкой…

Крупный

черный слизняк тут же заполз мне в рот. Я мгновенно выплюнул его и обнаружил, что подобного рода слизняки, а также длинные плоские черви ползают по всему моему телу… Некоторые из червей, прямо на моих глазах, каким-то образом начали проникать под кожу. Я принялся отчаянно стряхивать с себя всю эту живность, но очередная вспышка боли заставила меня обо всем позабыть…

— Никаких проблем, Марк! — Вновь услыхал я тетин крик. — Абсолютно никаких проблем! С тобой же, мой дорогой племянничек, вечно одни проблемы. Нужно было отправить тебя в детдом, когда твои поганые родители отдали богу душу. Но… Я могу исправить все прямо сейчас!

Я обернулся на голос и увидел ее, с черными глазами и лицом покрытым страшным узором взбухших темных вен. Жижа, будто бы живая шипящими потоками перемещалась по всему тетиному телу…

— Я все исправлю. — Вымолвила Сара Кински, и пальцы ее молниеносно, подобно стремительным черным змеям впились в мою шею…

Лицо тети оказалось совсем рядом. Глаза — бездонные колодцы наполненные тьмой, рот — кривящаяся красно-желтая рана.

— Я все исправлю… — Ее слова в моем сознании мешались с болью. — Ты никому не нужен, Марк. Ты — одна большая проблема!

Реальность вокруг нас дрожала и искажалась, словно бы ей тоже было очень больно. Камыши неистово гнулись то в одну то в другую сторону, будто под напором переменчивого ветра… Я попытался оттолкнуть тетю, но руки мои сделались совершенно бессильными, даже просто поднять их оказалось почти невозможно.

Ноги тоже ослабли, но я все же смог отступить на пару шагов назад, однако тут же запутался в осоке и чуть было не упал.

— Я решу проблему! — Рычала тетя, терзая своими пальцами-змеями мою шею. — Решу…

Внезапно, что-то белое и длинное показалось из черной жижи прямо между нами. Это что-то двигалось настолько стремительно, что я его почти не различил, к тому-же боль наполовину ослепила меня… Оно ворвалось в дрожащую реальность с шипением, и тут же накинулось на тетю, опутало ее бледными кольцами и утащило в бурлящую тьму под моими ногами…

Вскоре я и сам провалился в эту тьму… Тьма омыла меня подобно воде, смыв боль и дурные мысли. Мне стало удивительно легко, как было когда-то очень давно, в детстве…

Трава… Солнце… Ветер… Совсем не сильный ветер, но ласковый. Он словно целует меня, и обнимает нежно, нежно… По тоненькому

гнущемуся стебельку ползет крохотная букашка. Очень интересно наблюдать за ней. Для меня все это так просто, а для букашки, должно быть — целое приключение.

Я сижу на траве под солнцем, а родители где-то совсем рядом. Они здесь, ведь я слышу их смех. Слышу, как они весело говорят с друг-другом о чем-то. Так значит они вовсе не умерли? Эта мысль заставляет меня смеяться и плакать одновременно. Мне давно не было так хорошо.

Вот бы увидеть их! Я поворачиваю голову, и действительно вижу родителей со спины. Высокую фигуру отца, и мать — чуть пониже его… У матери платье сиреневое, а у отца волосы черные. Я ползу к ним по траве, тянусь к ним руками, но тут движение мое прерывает оглушительный треск. Отец тут же растворяется клубами черного дыма, и я лишь успеваю услышать его последнее повеление:

— Не смотри! — Оно эхом звучит у меня в голове. — Не смотри им в глаза!

Мать поворачивается и идет ко мне, больше я не вижу практически ничего кроме ее сиреневого платья. Она берет меня за руку, ставит на ноги, и говорит:

— Мы должны идти. Кое-кто ждет тебя.

Я пытаюсь рассмотреть ее лицо но не вижу ничего определенного.

— Кое-кто ждет тебя… — Повторяет она и мы отправляемся в путь.

Пока мы идем, солнце скрывается за тучами, и поселок преображается. По стенам зданий стекает нечто черное, напоминающее мне одновременно и жидкость и дым. Это же черное ручьями струится по дорогам, и даже образует кое-где большие лужи, которые мы с матерью аккуратно обходим.

— Что это? — Спрашиваю я у нее.

— Осколки темного промежутка. — Отвечает она.

Но я не знаю, что такое темный промежуток…

Внезапно я вижу, что на поселок с востока движется туман, и дергаю мать за платье.

— Туман. — Говорю я ей взволнованно, она же почти не реагирует, лишь произносит спокойно через несколько секунд:

— Ничего.

— Но ведь он уже совсем рядом!

— Ничего, мы почти пришли…

Туман поглощает здание за зданием, неотвратимо приближаясь к нам. Он растворяет в себе фонари и деревья, заборы и лужайки. Даже ветер не в силах противостоять ему…

Я сжимаю своей ладошкой кисть матери, туман обрушивается на нас и все звуки пропадают, и вдруг я понимаю, что в ладони моей ничего нет.

— Мама! — Кричу я, но никто мне не отвечает.

Ведь больше нет никого кроме меня в этом тумане. Никого… Или все же есть кто-то?

Грязная пелена пожрала мир. Неумолимый морок, сквозь ноздри и легкие проникающий прямо в душу… Говорят, если достаточно долго дышать им, то он убьет тебя… Я вовсе не хочу умирать, но и не дышать не могу…

— Ты защитишь мою сестру?