Пляска змей

Боровски Марк

— Точно. — пробормотала Амелия. Пальцы ее отыскали необходимую трещинку, слегка прикоснулись к ней, и та стала быстро расширяться. Вскоре из трещины высвободилось металлическое кольцо, за которое Амелия тут же потянула и часть потолка с громким металлическим скрежетом опустилась вниз…

Теперь мы стояли перед лестницей ведущей на второй этаж… Ладони мои непроизвольно сжались в кулаки… Я должна увидеть нашу мать! Так твердила я себе. Ведь если не увижу ее сегодня, и не решу хоть что-нибудь, то более никогда в жизни не смогу спать спокойно… Я должна. Как бы

это не было горько и больно.

Мия взглянула на меня коротко, после чего начала подниматься по ступенькам, и я, конечно же, скрепя сердце последовала за ней.

На втором этаже было намного прохладней. Более широкий коридор изредка освещался вспышками молний, и при очередном раскате грома все здание будто вздрагивало. Здесь царствовал удушающий больничный запах, и откуда-то издалека доносились приглушенные крики… Я содрогнулась.

— Это мама?! — Вырвался у меня невольный вопрос.

— Нет. — Амелия покачала головой. — Девочка, которую отец притащил вчера ночью. Бедняжка очень больна… Ее костная система обернулась против нее. Я даже не знала, что такие болезни существуют. Все ее кости словно взбунтовались, и медленно убивают девочку причиняя ей невыносимые муки. Даже обезболивающе почти не помогают… Ты слышишь.

— Слышу.

Девочка орала что есть мочи. Иногда эти крики делались настолько пронзительными и страшными, что казалось будто бы и не человек кричит вовсе… Я старалась не слушать их, старалась слушать шум дождя за окном, гром и собственные шаги, но не выходило. Крики словно рвали меня изнутри… Но внезапно они прекратились.

— Думаю, девочка потеряла сознание. — Сообщила мне Амелия. — А может быть умерла… — Внезапно она остановилась и задрожала всем телом. — А если она вновь закричит, я пойду и сама убью ее… Я безумно устала от всего этого… Безумно…

Коридор закачался передо мной, и мне вновь показалось, что я сейчас потеряю сознание… Было бы неплохо. Уйти от всего этого, и ничего не видеть, и ничего не решать. Я жутко устала, и вообще больше ничего не хочу. Но ноги сами идут вперед во мраке. И коридор будто бы не коридор, а полумесяц. Черно-белый полумесяц, и я шагаю с одного его конца на другой. С белого края полумесяца на черный.

Это сказка слишком страшная, и вряд ли у нее будет хороший конец…

Амелия тоже шла вперед, мимо тяжелых металлических дверей и мимо окон за которыми спал обреченный город… Думаю, она тоже ненавидит этот город, и ненавидит свою жизнь, а также ненавидит и одновременно любит своего отца… Что же это за жизнь такая, которая заставляет нас ненавидеть тех, кого мы любим?! Что же это за жизнь, которая ставит нас в подобные ситуации?! Разве должно так быть?

Возле одной из металлических дверей, почти в самом конце коридора, мы остановились. Амелия повернулась ко мне.

— Ты готова?

— Готова. — На самом деле я вообще не была готова…

— Тогда…

Она отодвинула тяжелый плоский засов, и мы вошли в комнату…

Раньше у нашей матери волосы были такие же как и у меня — рыжие, густые и немного волнистые. Раньше… Но теперь ее голова походила

на нелепый бледный шар, покрытый в некоторых местах синими линиями мелких сосудов. Шар этот медленно покачивался из стороны в сторону, и я даже подумала на секунду — нет, это не моя мать, вовсе не она… Это кто-то другой.

Но мы пришли именно сюда, и больше никого в этой комнате не было…

Здесь также отсутствовала какая-либо мебель, кроме громоздкого металлического кресла, к которому моя мать была пристегнута широкими белесыми ремнями…

Тонкая белая шея издавала некий странный звук когда шар качался из стороны в сторону…

— Мы пришли, мама. — Тихо произнесла Амелия, и эти простые слова сотрясли все мое естество.

Мама… Значит это все-таки она… Это она! За зарешеченным окном сверкнула молния, а потом вместо грома я сразу же услышала голос. Голос нашей матери, но страшно изменившийся с последнего раза когда я его слышала:

— Амелия, ты все же решилась выполнить мою просьбу?

— Да, мама.

Мама сидела спиной к нам, и я вдруг поняла, что совсем не хочу видеть ее лица. Ее голос так изменился… странным образом огрубел и постарел, словно бы говорила какая-то старуха. А эта голова — она все качается и качается, будто какой-то жуткий маятник.

— Он сказал, что это был единственный способ помочь мне. — Продолжила говорить мать. — Да только, кто я теперь? Я больше не сплю, и не могу есть обычную пищу… Теперь мне необходимо иное.

Я медленно приблизилась к металлическому креслу, больше похожему на стул для пыток, и тут же ощутила тяжелый запах прелости…

— Что иное? Мама…

— И ты здесь… — Мать внезапно рассмеялась. — Ну что ж… Хорошо хоть Линду не притащили.

Внезапно Мия одернула меня.

— Не подходи слишком близко, Сара…

— Что? Почему?

— Она опасна.

— Да ведь она прикована!

Вдруг белая голова перестала качаться, и руки матери начали медленно отрываться от подлокотников. Амелия шумно выдохнула…

— Я была прикована… — Голос матери сделался еще грубее. — Но сейчас эти ремни — лишь фикция. Он думал, что меня можно удержать чем-то подобным. Теперь нет…Я же говорила, я больше не знаю кто я, или что я.

Она встала в полный рост и повернулась к нам. Кожа, плотно обтягивающая ее лицо, казалась почти прозрачной, мертвецки-синие губы кривились в жуткое подобие улыбки, вокруг глаз темнели широкие круги, а сами глаза были поддернуты белой пеленой.

Я вновь неосознанно сделала шаг вперед.

— Твои глаза, мама! Ты… Ты ослепла?

— Да… — Маятник головы вновь качнулся влево, и я опять услышала странный звук, словно бы… словно бы кто-то ворошил палкой сырое мясо, совсем без костей… — Но я больше не нуждаюсь в зрении. Все мои прочие чувства обострились во много раз… Я узнала, что вы здесь, едва только вы подошли к зданию… Мои милые дочери…

Ее глазные яблоки вдруг начали отдаляться, отодвигаться куда-то внутрь головы… Пустые глазницы медленно заволакивал сумрак, а потом вдруг в этом сумраке начало что-то шевелиться…