Пляски бесов

Ахмедова Марина

– Бесы тебя крутят, Богдан, а ты этого и не видишь, – спокойно проговорила она.

В тот самый момент и раздался хруст о стену. То Вайдин хлопец, ухватив одной рукой девочку за ножки, размахнулся и ударил ту головой о стену.

– Стася! Стася, дочечка! – закричала Наталья, но захлебнулась, получив удар вилами в живот.

Упала девочка на пол. Жизнь затухла в ее глазах так быстро, как, наверное, гаснет она в тех, кто пожил совсем недолго.

– Будь со мною, Леська, – дрожа голосом, проговорил Богдан. – Принесем себя в жертву Украине.

– Я лучше с бесами буду, – вымолвив эти слова, Леська вздыбилась на полу и

завопила криком таким страшным, каким не оглашались еще Карпаты. Задрожали от него осколки стекол. И мертвого мог он воскресить. И душу вытянуть из живого. И Панаску пробудить от его лежачего беспамятства.

– Дай ей, щоб заткнулася! – заорал Петро. – Нет сил слухати!

Тем временем маленький Василий Вороновский, сидя на полу, видел, как Леська одного за другим глотает в крике бесов – Вира, Зоряна, Лада, Найдена, Оря, Руса и Уса. Царко погрузился в нее последним. Вскочила Леська на ноги, и теперь десятеро не смогли б ее удержать, потому что силища в ней была нечеловеческая, на восемь помноженная. Хапнула мертвую девочку с пола. В два прыжка оказалась у двери, распахнула ее. Тут и Панас, подхватив Василия, был таков.

Понеслась Леська по полю, прижимая маленькую покойницу к груди, дико воя, кровавые космы хлестали ее по щекам. Бежала Леська к лесу, оставляя в деревенской хате резунов доделывать свое страшное дело. И неслось за ней воронье.

Священники подобрались, выходя из потной спячки, в которой не забывали крепко держать пленницу за руки. Взвизгнула та, закричала, и в крике своем почти не уступала она Леське.

– Я не могу больше этого видеть! – мотала она головой, а из до предела открытых ее глаз обильные слезы текли в рот. – Я не можу бильше цього бачити!

Рябь пошла по воде. Нарушились видения, разорвался туман, скрывая в своих полосах дикую Леську, мчавшуюся вперед по белому снегу, только что переродившуюся в ведьму и принявшую в себя бесов.

– Ты видишь, от чего она Карпаты спасла, принеся себя в жертву? Хотела ты, Леська, взять на себя бесов?

– Не, – мотнула головой ведьма.

– Ты Оленьку убила! – крикнула Стася Леське. – Я не хочу быть такой, как ты!

– То не я Оленьку убила, – скрипуче возразила Леська. – Я только воспользовалась ее смертью. Убила себя Оленька сама – пожеланием смерти другому. Она мне бумажку принесла, на нем два имени записала – твое и Василия, сына Марички. Свечки вам в церкви за упокой поставила. А Бог все видит. Бог карает.

Леська затряслась от смеха. Василий же притопнул от нетерпения больной ногой, но тут же взвыл и согнулся от боли.

– Чему смеешься, ведьма? – рявкнул он, занося над Леськой крест.

– Легко мне, Василий. А тяжко было долго. Не держу я их больше, – отвечала Леська. – А девочку ту, Стасю, я похоронила и оплакала, как родную дочку, – заговорила она послабевшим голосом. – Веревочку с ее шеи сняла. Потом она мне сгодилась – твоей сестре Дарке ее передала, а она – портнихе, которая Светланке платье свадебное шила. Веревочка та убила Светланку. А приворот до пана Степана твоя сестра ей еще раньше заказала. Говорила я Вайде – не будет счастья ни детям его, ни внукам. А чулки той девочки я тоже сберегла. Знала – пригодятся. И когда тебя от смерти спасала, надела их на тебя, чтобы смерть тебя с той девочкой попутала, и дважды за одной и той же не приходила.

– Сейчас не время для твоих откровений, – прервал ее Василий. –

Они вот-вот пойдут гулять. А если выйдут из этой хаты, кровь польется по всей стране, – в голосе Василия звучал страх.

– Ты думала, откуда в каждом веке берутся резуны, душегубы, насильники? – оборотился к Стасе Панас. Волчья жесткость ушла из его лица, а щеки покрыли бороздки высохших соленых слез, теряющиеся в седой бороде. – То не люди, – продолжил Панас. – То из века в век одни и те же бесы искушают человека.

– Бог выбрал тебя для того, чтоб спасти Украину, – продолжил Василий.

– Нет, Бог дал выбор мне! – выкрикнула Стася.

– Покажи! – разгневался Василий и взмахнул над Леськой крестом.

– Зрите, очи! – приказала та, и глаза Стаси снова выкатились, и снова она была не в силах их закрыть. – Не один, – начала ведьма, – не два…

Но то ли руки отца Ростислава ослабли, то ли отец Варлаам, забывшись, отнял от пленницы на секунду руку, чтобы дернуть себя за бороду, но вырвалась Стася со страшным криком из поповских рук. И, крича истошно, вынеслась за дверь, не встречая на пути препятствий. Пролетела мимо Полькиного дома, и спустя время та, крестясь, клялась куме, будто отчетливо слышала и на всю жизнь запомнила слова, которые выкрикивала сумасшедшая Стаська: «Бесов видеть могу, а резунов – больше не могу!»

Спустилась Стася с оврага, ступила на мост. Добежала до его середины, наклонилась к воде. Закричала снова, да так, что все село высыпало на улицу из домов. А те, кто поблизости был, в сторону ее крика и понеслись. И Богдан Вайда был первым среди них. А как увидала его Стася, завопила еще сильней. И Полька, которая теперь тоже бежала к мосту, прихрамывая, но все же обгоняя трех попов, Луку и Панаса, впоследствии в точности передавала слова, в которые складывался Стасин крик:

– Братики-вороны, возьмите мои глаза. Не могу больше людей видеть!

Пересказывая, Полька переходила на шепот и не забывала креститься, а потом добавляла:

– Братики-вороны, добровольно вам глаза отдаю!

Да что там Полька и ее свидетельства! Кума успела побывать уже во многих домах, и везде ее жадный нос вынюхивал новые подробности произошедшего. Но как бы живописно ни передавали сельчане подробности страшной картины, к словам Польки было ни убивать, ни прибавить. Все они рассказывали одно и то же. А именно то, что стоило Стасе призвать к себе воронов, как заметался ветер по селу, и пошел он со стороны кладбища, словно там в земле ожил страшный покойник и дохнул из могилы наружу. Сорвались вороны с дерев, полетели черной тучей к мосту. Да только странным был тот полет. Много было птиц. Попадались среди них и серые вороны. Вместе они образовали в небе кольцо, а посредине его, сбившись в темное пятно, летело шесть воронов. Да таких крупных, какие в Волосянке отроду не водились.

Спустились вороны к оврагу, били крыльями, разгоняя собравшихся сельчан, хлестали перьями по лицам. Шутка ли, серая ворона налетела на Польку, вынула из косы шпильку, та шлепнулась змеей ей на спину, и тетка чуть снова кубарем не скатилась с оврага.

Чудное то было происшествие, но и страшное. Лишь кое-кому удалось разглядеть сквозь занавес птичьих крыл, как шесть воронов опустились на голову сестры своей Стаси и твердыми клювами клевали ей глаза.

Когда же птичье наваждение рассеялось, на мосту стояла безглазая Стася, а свежая кровь умывала ее белые щеки.