Пляжная музыка
Шрифт:
Даже в безжалостном солнечном свете Руфь была удивительно красивой. Надо же, сколько красивых женщин приходится на такой маленький городишко! Я вдруг понял, как выглядела бы Шайла в шестьдесят лет.
Руфь была изящна, как девушка, только голова ее стала серебряной. Казалось, она похитила свои длинные густые волосы у ночного неба. Ее глаза с залегшими под ними тенями были черными и при ярком солнечном свете, а потому, даже подойдя совсем близко, я не смог прочесть ее мысли.
От болота за домом
— Как наша Ли? — спросила она, и в ее голосе слышался легкий местечковый акцент. — Ну? — настаивала она. — Я спрашиваю тебя, Джек, как наша Ли?
— У моей Ли все хорошо, — ответил я.
— Она красивая девочка, — сказала Руфь. — Марта привезла фотографии. И даже видео сделала, где Ли говорила с нами.
— Руфь, Ли — чудесный ребенок, — произнес я.
— Нам нужно поговорить.
— Мы уже разговариваем, — отозвался я и услышал в своем голосе больше холода, чем предполагал.
Я видел в ее лице лицо Шайлы и — одновременно — лицо Ли, и это сходство поразило меня.
— Нам нужно обсудить наши отношения от А до Я, — заявила Руфь.
— Начну с того, — сказал я, — что отношений у нас нет. Они закончились в тот самый день, когда вы и ваш муж попытались отсудить у меня ребенка. Все сейчас понимают природу той ошибки, но только потому, что я выиграл процесс. Если бы выиграли вы, я никогда больше не увидел бы Ли.
— Ты имеешь полное право нас ненавидеть, — вздохнула она.
— Я ненавижу не вас, Руфь, — произнес я ровным голосом. — Я ненавижу вашего мужа. Вас я никогда не ненавидел. Это не вы, а ваш муж заявил судье, что я бил Шайлу и Ли.
— Он очень раскаивается, — сказала Руфь. — Он знает, что оклеветал тебя. Он хотел бы кое-что объяснить тебе, Джек. И я тоже.
— Можете начать с хранительницы монет.
— Я должна этим закончить. Не могу с этого начинать, — нахмурилась Руфь. Лицо ее было бледным и усталым.
— Это были ее последние слова. Я их не понимаю. Марта говорит, вы знаете, что они означают. Скажите мне, — настаивал я.
— Ты не поймешь их, милый Джек, пока я не расскажу тебе всю историю.
— Прошу, не называйте меня «милый Джек».
— Джек, разве мы не любили друг друга?
— Вы любили меня, пока я не женился на вашей дочери.
— Мы ортодоксальные евреи. Ты не можешь винить нас за то, что мы расстроились, когда наша дочь вышла замуж за человека другой национальности. Твои родители тоже были недовольны тем, что ты женился на еврейке.
— Я просто
— Если бы я объяснила тебе значение слов «хранительница монет»… — Она остановилась, собираясь с духом. Затем продолжила, но каждое слово давалось ей с трудом: — Тогда я не смогла бы винить тебя в смерти Шайлы. Но, обвиняя тебя, Джек, я могла действовать. Я винила тебя, чтобы не впасть в отчаяние.
— И вы предпочли, чтобы в отчаяние впал я.
— Джек, ты ничего не знаешь об отчаянии, — взглянула на меня Руфь Фокс.
— У меня с ним очень даже близкое знакомство, — яростно прошипел я, наклонившись к ней.
— Ты ничего об этом не знаешь, а если и знаешь, то очень поверхностно. Я же знаю всю его глубину, — твердо, спокойно и убежденно произнесла Руфь.
— Ну вот… опять двадцать пять, — раздраженно заметил я. — Опять вы разыгрываете карту холокоста.
— Да. Я разыгрываю эту карту. Я заработала это право. И мой муж тоже.
— Ну и играйте на здоровье. Если Шайла оставляла что-то на тарелке, ваш муж орал: «Освенцим!»
— Джек, ты зайдешь к моему мужу? — спросила Руфь. — Он очень хотел повидаться с тобой.
— Нет. Скажите этому несчастному сукину сыну, что я больше не желаю его видеть.
Руфь встала и шагнула ко мне, но я отвел глаза. Она взяла мои руки в свои и нежно их поцеловала. Мои руки были залиты ее слезами, покрыты ее поцелуями, волосы щекотали ладони.
— Прошу тебя, зайди к моему мужу. Сделай это ради меня.
— Нет! — отрезал я.
— Прошу, повидайся с мужем, — настаивала она. — Прошу тебя в память о Шайле. В память о девочке, которую мы зачали. В память о той, которую ты любил. В память о той, которая носила Ли под своим сердцем. Прошу тебя в память о Шайле.
Я посмотрел на Руфь Фокс и увидел женщину, ставшую первым пристанищем для моей жены. Подумал о Шайле внутри тела Руфь, о бесконечной любви Руфь к своей несчастной дочери… Подумал, смог бы я выжить, если бы Ли покончила с собой. Именно эта мысль заставила меня подняться.
— Я возвращаюсь в Рим. Мама собирается навестить нас, если достаточно окрепнет к декабрю. Мы с ней и Ли приедем сюда после Рождества. Мама хочет в сочельник посетить мессу в Ватикане.
— Ли… здесь, в Уотерфорде, — прошептала Руфь.
— Я любил Шайлу. Любой, кто видел нас когда-либо вместе, знает, что я любил вашу дочь. Мне очень жаль, что я был католиком. Мне жаль, что она была еврейкой. Но любовь не выбирает.
— Мы знаем, что ты любил ее, Джек, — сказала Руфь. — И Марта говорила нам, что ты воспитываешь Ли как еврейку. Марта сказала, что каждый Шаббат ты водишь ее в старейшую синагогу Рима.