Пляжная музыка
Шрифт:
— Встретимся в Ватикане, — сказал Джордан. — Пока, Люси. Пока, Джек.
В тот вечер, перед тем как идти к мессе в собор Святого Петра, мы все очень серьезно отнеслись к выбору одежды для рождественской вечеринки. Я надел смокинг, а Ли пришла, чтобы полюбоваться мною, а заодно помочь вдеть запонки. Сама она надела длинное белое платье с вырезом по шее, которое еще больше подчеркивало ее хрупкость и миловидность. Достав из шкатулки Шайлы нить жемчуга, я надел его на шею дочери, и мы оба с удовольствием застыли перед старинным зеркалом.
— Папочка,
— А не рановато ли? — засомневался я.
— В моем классе у трех девочек уже проколоты уши, — ответила Ли. — Мне хочется носить мамины сережки. Они такие красивые.
— Поживем — увидим, — произнес я, глядя на Ли. Глаза у нее были темные, как дворцы Рима.
— Можно мне чуть-чуть подкрасить губы? — спросила Ли.
— Да. Если тебе так хочется.
— Мне очень хочется.
— А ты умеешь? — спросил я. — Лично я нет.
— Ну конечно, — кивнула Ли. — Когда я ночую у Наташи, то всегда это делаю.
Ли расстегнула вечернюю сумочку Шайлы, вынула тюбик, выпятила губы и ловко наложила помаду на нижнюю губку. Затем сжала рот и немного подвигала губами, пока верхняя не покраснела так же, как и нижняя. Это действие, в его простоте и невинности, было, как я понял, одним из первых поступков, которые проделывает каждая девочка, прежде чем выпорхнуть из родительского гнезда. Ее тело было хронометром, и Ли, а вовсе не я, была его счастливой обладательницей.
В этот момент в комнату вошла Люси.
— Нет, нет! Не делай этого, юная леди! — громко воскликнула она и, подойдя к зеркалу, отобрала у Ли помаду, а затем добавила: — Ли, ты еще слишком мала для помады. Ступай в спальню и сними жемчуг. Жемчуг на маленькой девочке выглядит вульгарно. А теперь беги и хорошенько умойся.
Ли изумленно посмотрела на меня, и я понял, что с ней в жизни так не разговаривали. Я всегда спокойно обсуждал с дочерью все спорные вопросы, а потому Ли не знала об унижении ребенка и о том, что взрослые постоянно наступают на чувства маленьких беспомощных людей, находящихся на их попечении.
— Иди в гостиную, Ли, — велел я. — Ты выглядишь просто замечательно.
Ли, не глядя на бабушку, в ярости выскочила из комнаты. «Да, она настоящая Макколл», — подумал я, провожая ее взглядом.
— Ты оскорбила Ли в лучших чувствах, — нахмурился я. — Никогда больше так не делай.
— Кто-то должен взять на себя заботу об интересах ребенка, — возразила Люси. — Ты одел ее, как шлюшку.
— Мама, — произнес я, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие, но чувствуя, как в душе закипает ярость. — Пэрис и Линда Шоу устраивают для тебя прием. Он замечательный новеллист, а она светская женщина, и живут они в очень красивом доме. Там будут все мои римские друзья. Они хотят показать мне и Ли, что любят нас. Они хотят показать тебе, что рады твоему выздоровлению, твоему приезду и моему воссоединению с семьей после стольких лет разлуки. Но я знал, что ты найдешь способ испортить и этот вечер.
— Ты сам не знаешь, что говоришь, — сказала Люси. — Я всегда любила вечеринки.
— Это так. И сегодня ты повеселишься. Но ты просто спец в области раздоров. Вот сейчас… взяла и испортила Ли праздник, а вместе с ней и мне.
— Это не моя вина, если ты не понимаешь, что подобает маленькой девочке, а что нет.
— Сейчас я пойду в гостиную, мама, — ответил я ледяным тоном, — и скажу Ли, что выглядит она замечательно и одета просто здорово. Ты наглядно продемонстрировала мне, почему я ненавижу Америку и почему в детстве я считал себя уродом.
— Твое детство было очень даже счастливым, — усмехнулась Люси. — Ты и представить себе не можешь, каким ужасным бывает оно у некоторых детей. А ты обращаешься с Ли, словно она царица Савская или типа того.
— Возьми себя в руки, мама, — сказал я. — Я сейчас пойду к Ли и поговорю с ней.
— Лучше поддержи меня, Джек, — горячо прошептала Люси. — Иначе ребенок навсегда перестанет меня уважать.
Я нашел Ли на террасе. Она дрожала от холода и горько плакала. Я привел ее в гостиную, усадил на кушетку, но она по-прежнему не могла успокоиться. Когда рыдания понемногу утихли, я заговорил, тщательно подбирая слова.
— Вне всякого сомнения, Люси была абсолютно и полностью не права, — начал я и прижал дочь к себе.
— Тогда зачем она это сказала? — спросила Ли, утирая глаза рукой.
— Потому что она нервничает из-за приема, — ответил я. — Матери всю жизнь казалось, что она хуже всех. Ей легче отыграться на нас с тобой, чем признать, что она боится встретиться в Риме с нашими друзьями.
— А я считала, что хорошо выгляжу, — протянула Ли.
Я поцеловал ее и сказал:
— Никто еще не выглядел лучше тебя. Испокон веков. По крайней мере, для меня.
Ли потихоньку начала успокаиваться.
— Я что, должна положить мамин жемчуг обратно в шкатулку?
— Ты выглядишь в нем потрясающе. Правда, глаза у тебя сейчас красные и распухшие.
— Я ничего не могла с собой поделать, папа, — шмыгнула носом Ли. — Со мной еще никто так не разговаривал.
— Она ревнует к тебе и к вещам, которые у тебя есть, — объяснил я. — Мама всегда говорила нам, что детство ее было тяжелым, но подробностей не рассказывала. Теперь я думаю, что оно было не просто тяжелым, а действительно ужасным.
— Папочка, если у нее было плохое детство, то при чем здесь я? — спросила Ли.
— Потому что когда человек обижен, он перестает доверять людям, — сказал я. — Если в детстве к тебе плохо относились, то и ты потом начинаешь плохо относиться к другим людям.
— Не думаю, что смогу полюбить твою маму, — нахмурилась Ли.
— А ты и не должна, — рассмеялся я. — Твое право выбирать, кого любить, а кого — нет. Это только твое решение, Ли. Ты свободная личность. Но вскоре ты кое-что узнаешь о моей маме.