Плывущий медведь

Грюттен Фруде

— Напиши, что сборной Англии нужен новый вратарь. Дэвид Симен уже слишком старый. И однажды просто не выдержит.

Я закончил разговор и перешел улицу. Поздоровался с парнем в «саабе». Старомодные солнечные очки и желтые от никотина зубы. Он ел эскимо медленно и вдумчиво.

— У нас проблемы? — спросил я.

— А? — отозвался он.

— У нас проблемы? — повторил я.

— О каких проблемах ты говоришь?

— Слушай сюда. Я задаю тебе вопрос, а ты задаешь мне другой. Так у нас дело не пойдет. У нас есть проблемы или нет?

— Думаю,

нет.

— Хорошо, а то мне казалось, будто у нас проблемы.

— Нет, никаких проблем.

— Это хорошо.

Парень доел эскимо. Часть мороженого струйкой сбегала по подбородку. Лицо у парня было малиновое, как будто он оказался на южном курорте и не позаботился о средстве для защиты от солнца.

— Пользуйся кремом, — посоветовал я. — Обгоришь.

— Чего ты от меня хочешь? — спросил он.

— Мне куда интереснее, чего ты от меня хочешь.

— Ты, наверное, принял меня за кого-то другого, — сказал парень.

— Допустим, но сейчас я собираюсь прогуляться до бара «Хардангер». А потом хотел бы прошвырнуться до Йолло. Нормально?

— Мне кажется, с тобой не все в порядке, — сказал парень.

— И что? Во всяком случае, теперь ты проинформирован. Сначала — паб «Хардангер», потом — Йолло. Что после этого — пока неясно. Записал? Может, хочешь составить мне компанию?

Парень больше ничего не ответил. Кажется, он испугался. Завел машину и укатил. А я пошел в «Хардангер». Паб еще был закрыт, и я постучался в окно. Открыл мне Тур. Он вышел в одних штанах. Я спросил, не найдется ли у него пяти минут. Он предложил мне войти и налил пива. Уже отхлебнув, я подумал, что на пустой желудок пить не следовало.

— Видел похоронную процессию? — спросил Тур. — Кстати, кого там арестовали-то?

— Троих сербов, — ответил я.

— Но я видел одного из них с утра. Того, который Драган. Уж он-то с молодым Педерсеном был в контрах. И его, стало быть, не арестовали?

— Что ты хочешь сказать? Что арестовали не тех?

— Не знаю. Может, они просто решили, что нужно кого-нибудь арестовать. И повязали первых, кто под руку подвернулся.

— Нет, так просто ничего не делается.

— Ну, позвони своему брату и спроси, как все делается. И заодно спроси, почему они не арестовали «ополченцев».

— За что?

— За то, что подожгли приют.

— По-твоему, это они подожгли приют?

— А по-твоему?

Я пожал плечами и спросил, что ему известно об Артуре Ларсене.

— Об Иуде-то? — переспросил Тур.

— Иуде?

— Да, он тот еще поплавок. Всегда всплывает.

Он рассказал, что все на комбинате надеялись, что Артур Ларсен пойдет в большую политику. Думали, что избавились от него. Его предлагали в личные секретари министру труда. Будет, мол, министру отличный подпевала. Хором будут петь рабочие песни. Но у Ларсена дома оказалась больная жена, и Рабочая партия понесла потерю.

Конечно, я и сам отмечал, как продвинулся Артур Ларсен. На должность управляющего комбинатом, в то время когда в директорском кресле — социалист. В последние годы Ларсен с пеной

у рта отстаивал решения правления касательно каждого сокращения кадров. Говорил, что кого-то приходится увольнять, чтобы остальные могли работать. Потом — новое решение о сокращении. Это Ларсен сказал, что его нужно принять, чтобы не пришлось увольнять всех. В итоге, разумеется, как раз всех и уволили. Но Ларсен считал, что и этот шаг оправдан — лишь бы не уволили его. И теперь на комбинате остался он один.

— И как к таким относиться? — спросил Тур. — Сегодня они сидят с тобой по одну сторону стола. А завтра — лыбятся с другой.

— Так он предатель? — спросил я.

— Не думаю. Может, просто из тех, что сидят с обеих сторон стола, и никогда не знаешь, чего от таких ждать.

У меня закружилась голова. Я медленно поднял стакан. Из пепельницы на кофейном столике заструился дым.

— Просто время такое, — продолжал Тур. — Черт возьми, плавающие цены, беспроводная связь, глобализация экономики. Уже не понимаешь, где правое, где левое, где правда, где вранье, где север, а где юг.

Тур загасил окурок. Встал и надел поварской костюм.

— Если директором стал социалист, а его правой рукой — профсоюзный лидер, это верный признак: лавочку собираются прикрыть, — сказал он.

Я спросил, верит ли он, что банкротство спланировали заранее.

— А ты — нет? Зачем им еще, скажи мне, холдинговые компании, адвокаты и мальчики для зачистки? — спросил Тур.

Незадолго до Рождества американские владельцы передали директору контрольный пакет акций и направили к нему Бобби Скотта из Нью-Джерси. Представитель братьев Коэн поселился в «Хардангер-отеле» и ничем особым как сотрудник не выделялся. Но говорят, что в барах он просадил в общей сложности триста тысяч крон. Скотт транжирил деньги и любил пользоваться услугами местных шлюх. Но каждый понедельник с утра он являлся в офис — чисто выбритым. Как-то на собрании он заявил, что у карбидной промышленности в Одде перспективы — на сто лет. А через четыре месяца комбинат разорился.

На лице Тура появилась ухмылка.

— Вот уж не думал, что скажу это, но как же, черт возьми, паршиво, что они закрыли комбинат. Конечно, из их труб летела чертова туча химического дерьма, но нашего дерьма, верно?

— В том-то и дело, что не нашего, — ответил я.

— В смысле?

— Это дерьмо принадлежало владельцам. Когда дело доходит до дележки, тебе и дерьма за так не отдадут.

— Ну да, — улыбнулся Тур.

Он посмотрел на стенные часы. Пора было открывать заведение.

— Тут много хороших людей, — сказал Тур, — но сейчас все зависит от политиков. А с этим сам знаешь как. Либо все будет хорошо, либо — к чертям собачьим.

— А где живет Артур Ларсен? — спросил я.

— У него квартира в Нюланне, — ответил Тур. — А зачем он тебе?

— Говорят, он по уши в долгах.

— Как это?

— Доигрался с финансовыми пирамидами.

— И кому же он должен?

— Говорят, Самсону Нильсену, хотя мало ли что говорят.