По Алтаю
Шрифт:
От Тараты мы отвернули к Хандагатаю, который и пересекли через полтора часа в трм месте, где на нем расположена хуря (ламаитский монастырь). Хуря состоит из невзрачных глиняных построек и ничем особенным не бросается в глаза. Около хуря посевы проса, конака [кунака] (просо с плотными метелками) и ячменя. Отсюда мы два часа постепенно поднимались открытой сухой долиной, поросшей таволожкой, и небольшим перевалом спустились в долину Крана, где разбросаны постройки городка Сара-сюмбе. В общем от Тараты до Сара-сюмбе верст двадцать пять. Остановились у сарта Измаила-хаджи, торгующего от китайской фирмы Салиахун.
Сара-сюмбе. 11--13
Ко времени моего посещения монастырь совершенно исчез; от него остались только руины, вероятно, одной из кумирен. Рядом с руинами возвышается четырехугольное здание, обнесенное стеной и окруженное валом; это ямынь и резиденция чин-сая -- военного губернатора. Вероятно, это то самое здание, которое упоминают Матусовский и Потанин. В 50 саженях от ямыня возведены новые постройки торговцев-сартов, числом четыре-пять. Все постройки одноэтажные из сырого кирпича с лавками наружу и окнами жилых помещений во двор. Это были первые постройки возобновляемого города; в 1908 г. я видел здесь уже две улицы с общим числом домов до сорока.
До берега р. Кран от ямыня немного больше версты, а ниже долина расширяется еще больше. Вся долина хорошо орошена арыками и засеяна пшеницей, ячменем, просом и кукурузой. Там и сям разбросаны глинобитные избы земледельцев (преимущественно китайцы), около которых имеются огороды с редиской, огурцами, арбузами, дынями, тыквами, горохом, фасолью и маком. Растительные продукты здесь довольно дороги: так, например, хлеб -- до 3 руб. пуд и выше, огурцы 20--30 штук на один чай, арбузы три-четыре на чай.
Сарт Измаил-хаджи Сиджилев, вместе с своим братом Ошуром и товарищем Измаилом, приняли меня чрезвычайно любезно, предоставив в мое распоряжение целую комнату и обещав содействие по найму проводников. Мои старые проводники окончательно забастовали, да по состоянию лошадей это было и неизбежно. Надеясь получить содействие полновластного чин-сая, я хотел повидаться с ним лично и послал ему карточку, на что через короткое время получил ответную карточку на красной бумаге, врученную мне двумя китайскими чиновниками, вместе с приглашением к начальнику края.
Вместе с сыном Кузнецова Кузьмой Изотиковичем, который взялся быть переводчиком, я отправился к чин-саю в ямынь. При входе в южные ворота, над которыми возвышалась башня с китайской крышей, меня встретила свита чин-сая -- пять-шесть чиновников с шариками различных цветов на шапках. Все они сделали книксен [приседание]. За входом по двору, вымощенному плитами, идет нечто вроде открытого коридора. В конце его поворот налево -- в тесную и полутемную фанзу чин-сая. Он меня встретил при входе в кабинет; мы подали друг другу руки и присели за кабинетный стол на стулья. По неизбежному этикету, сначала пришлось говорить приветствия, выражать удовольствие по поводу дружественных отношений
На мой деловой вопрос о доставлении мне свежих лошадей и проводников в Катон-Карагай он отвечал нерешительно и советовал продолжать путь на старых лошадях, впрочем, обещал послать к киргизу амбы-Мамию а дать ответ через день. Весь разговор велся через двух переводчиков и потому, конечно, страшно затягивался и, вероятно, основательно извращался. Во время беседы происходило угощение японскими папиросами и чаем с печеньем, монпансье, а под конец была даже откупорена бутылка шампанского. Наконец, он посоветовал мне побывать еще у двух китайцев -- чиновников ямыня, которые могут мне помочь в добывании лошадей, что я и проделал, но все это ни к чему не привело: лошадей я не получил и через два дня, т. е., вернее, получил отказ. Очевидно, все зависело от амбы-Мамия, и я сделал ошибку, не обратившись прямо к нему, хотя он стоял со своим аулом далеко от Сара-сюмбе. Не зная хорошо обычаев страны, я сделал и вторую ошибку. У моего хозяина гостил сын Мамия по имени Канапия; он очень заглядывался на мой винчестер, а я не догадался подарить его; тогда дело было бы в шляпе.
Пришлось прибегнуть к помощи моего хозяина квартиры. Его товарищ Измаил, веселый; малый, сейчас же оседлал лошадь и отправился нанимать верблюдов и лошадей у знакомых ему киргизов, но предупредил меня, что вернее всего он может найти проводников на Зайсан, а не в северном направлении. Пришлось согласиться и на это, так как теперь стоял вопрос о том, чтобы вообще как-нибудь выбраться в Россию из этого гиблого места.
Возвращение в Зайсан. 14 августа. Пришли верблюды и два проводника-киргиза, нанятые с обязательством довести меня до Зайсана.
Когда я уже был готов к отправлению, я послал чин-саю укоризну, что он ничем не помог мне; он в ответ прислал мне двух провожатых урянхайцев, окорок кабана на дорогу и две банки консервированных фруктов. В 5 часов вечера мы двинулись вниз по Крану, через полчаса перешли брод на правый берег и сейчас же невысоким седлом в западном направлении перевалили в верхнюю долину р. Кемерчик. По пути ряд сухих долин, на которых видели дроф. Встали через три часа ходу на ключе, не доходя до Кемерчика.
15 августа. Проводники урянхайцы посоветовали итти до Кабы северной стороной Иртыша, указывая на то, что здесь около посевов еще можно найти киргизские аулы, тогда как по дороге на оз. Улюнгур их совсем нет. Мне было безразлично, и потому я согласился. В этот день мы шли семь часов, пересекая широкую долину р. Кемерчик, частью покрытую посевами, частью представляющую галечниковую степь с курганами. Течение Кемерчика, опустошенное арыками, обозначено рядом тополей. Кое-где в широкую долину выходят однообразные скалистые гряды гнейса с жилами кварца. Отклоняясь к северо-западу, мы пришли в долину Холусту-булак, где среди чиев временно остановился большой аул киргизов, и здесь встали на ночь. Воду добывали в каком-то маленьком болотце.