По битому стеклу
Шрифт:
Я повернула голову в сторону его дома. Кто этих олигархов знает, какие у них замашки, может, он решил пригласить меня на семейный завтрак и предложить …. Что предложить? Вымыть полы? Приготовить обед? Или развлекать жену в его отсутствие? На большее, каюсь, моего воображения не хватало. Что можно предложить практически незнакомой женщине в шесть утра?
Но Мири не стояла у ограды с хлебом — солью в руках, там вообще никого не было. Появилась мысль: может она сервирует завтрак?
Тут же одернула себя — что за чушь лезет
— Завтрак у вас дома? — спросила я наконец.
— Нет. Давайте поедим в городе. Я знаю одно хорошее место, там подают чудесный кофе и теплые круассаны. Вы ведь любите круассаны? Они почти такие же, как в Париже.
Будь я чуть посмелее, предположила бы, что он со мной флиртует, но я отчего-то решила, что Плетнев если и не узнал меня окончательно, то наверняка что-то да раскопал обо мне. И теперь попросту заговаривает мне зубы, чтобы в нужный момент припереть к стенке. Надо же додуматься — завтрак в городе с кофе и круассанами!
А может нет никакого кафе? И он, не мудрствуя лукаво, просто посадит меня в машину, а потом передаст с рук на руки своей службе безопасности, а уж они-то и выбьют из меня все нужную информацию. Я в партизан играть не стану. Не буду дожидаться, пока мне прострелят коленную чашечку или утюгом припечатают. Или что сейчас в моде? Сыворотка правды или бейсбольная бита?
Меня ощутимо передернуло, и это не укрылось от Плетнева.
— Вы не любите круассаны? — спросил он.
— Люблю, — я пожала плечами.
— Не пьете кофе? — продолжал Плетнев. — Тогда вам сделают настоящий китайский зеленый чай. С какими-нибудь экзотическими цветами. Знаете, когда в прозрачном заварочном чайнике распускается белая хризантема? Это очень красиво.
— Хризантема?
— Или другой цветок. Я, признаться, в этом не силен. Что сейчас пьют красивые женщины?
Это он меня сейчас красивой назвал? Я хмыкнула, подавив в себе желание рассказать ему, как сидела в своей убогой квартирке и пила чай, заваренный не иначе, как из сущеного веника. Такой, как Виктор Плетнев, никогда не поймет меня. Сытый голодному, как говорится, не товарищ.
А Плетнев, продолжая зазывно улыбаться, стоял и ждал моего ответа.
Конечно, я могу что-нибудь придумать и отказаться. Головную боль, опять-таки, никто не отменял. Но не вызову ли я своим отказом еще больше подозрений? Да и что помешает ему отправить людей ко мне в дом?
— Хорошо, — вынуждена была согласиться я. — Только подождите пару минут, мне надо собраться.
— Отлично, — скупо улыбнулся в ответ Плетнев. — Я буду ждать вас в машине.
— Да я, наверное, на своей, — промямлила, пытаясь сообразить, как, по возможности, обезопасить себя.
— Зачем? — удивился Плетнев. — Поедем на моей.
— А потом я весь день буду сидеть у вас в офисе, рисуя картинки маркерами, пока вы работаете? —
Плетнев засмеялся.
— Знаете, Ядвига, вы очень интересный человек. С вами легко общаться.
Я только пожала плечами, не зная, что на это ответить. Поблагодарить или вернуть комплимент?
— Мы позавтракаем, и я вызову для вас водителя, — предложил Плетнев.
— Хорошо, — опять согласилась я. — Через пять минут буду готова.
Ну, тут я его немного обманула. Готова я была не через пять минут, как обещала, а через пятнадцать.
Вовремя сообразив, что Плетнев повезет меня не в Макдональдс бургеры кушать, а в какое-нибудь пафосное кафе, маскирующиеся под обычную парижскую булочную, я успела подкраситься, уложить волосы в небрежный, но от этого не менее элегантный пучок, и надеть юбку ис шелковым топом. Просто и со вкусом. Решив, что столь раннее время позволяет обойтись без каблуков, обула стильные сандалии на плоской подошве.
Бросив последний взгляд на свое отражение, решила, что выгляжу хорошо и уместно для столь раннего завтрака в такой необычной компании и, запретив себе ломать голову, что это взбрело в голову Плетневу приглашать малознакомую соседку, да еще в шесть утра, пошла на выход. Пусть его. Надо будет — сам расскажет. А в том, что расскажет, я не сомневалась. Вряд ли ему просто взбрела в голову блажь позавтракать в моей компании. Так что обязательно расскажет, что у него ко мне за дело.
Плетнев терпеливо ждал, вольготно устроившись за рулем своего шикарного внедорожника. Увидев меня, вышел и по-джентельменски распахнул передо мной дверь. Вот это я понимаю — воспитание. За эти годы, что я провела в ожидании, как-то успела подзабыть, что такое галантность. Я почти ни с кем не общалась, а соседские алкаши не утруждали себя манерами.
— Я задержалась, — сказала, садясь в автомобиль. — Простите.
— Ничего страшного, — он захлопнул дверь, обошел машину и устроился за рулем. — Я и так удивлен — вы собрались очень быстро. Для женщины, я имею в виду.
— Это что, — уточнила светским тоном, — мужской шовинизм в действии?
— Это жизненный опыт, — он пожал плечами и завел двигатель.
— Какое у вас, оказывается, бурное прошлое.
— С чего вы взяли? — Плетнев бросил на меня короткий взгляд и уставился на дорогу.
— Чтобы делать громкие заявления о том, что свойственно женщинам, надо иметь огромный личный опыт, — пояснила в ответ. — И, соответственного бурное прошлое.
— Десять дел семейной жизни подойдет?
— Шутите? — хмыкнула и продолжила: — Не стоит обобщать на основании наблюдения за одной единственной женщиной, пусть даже и десять лет. Ваш опыт не дает вам права делать такие громкие заявления.
— Ядвига, я вас обидел? — удивился Плетнев. — Что вы так завелись?
— Вам показалось.