По чердакам и подвалам
Шрифт:
Поститель опять перебилъ.
— Стало быть вы дочь Анисьи Трифоновой? — сказалъ онъ. — Выйдите сюда изъ-за занавски и разскажите мн о положеніи вашей матери.
— Да не могу я выдти-то къ вамъ, ваше боголюбіе. Платье у меня въ корыт. Въ рубах да въ юбк я тутъ сижу. Вздумала простирнуть платьишко, да витъ ребенокъ…
— Вонъ Анисья Трифонова сама съ кофейникомъ идетъ….- указалъ сапожникъ въ окно на дворъ.
По двору плелась старуха въ байковомъ платк, накинутомъ на голову.
— Иди скорй, овечьи твои ноги! Баринъ тебя спрашиваетъ! —
Старуха показалась въ дверяхъ.
— Вы подавали прошеніе о вспомоществованіи? — обратился къ ней поститель.
— Глуха она, ваше благородіе, ничего не слышитъ. — отвчалъ за нее сапожникъ. — Вотъ и ногами разбита. И дочка-то у ней ломотой въ ногахъ и рукахъ страдаетъ.
— Пополоскай-ка зимой каждый день блье на плоту, на рчк, такъ за неволю будешь ломотой страдать, — отвчалъ голосъ изъ-за занавcки.
Старуха стояла, cмотрла на постителя и безсмысленно моргала глазами. Онъ принялся длать отмтки на ея прошеніи. Черезъ минуту онъ сталъ уходить.
Первая старуха выбжала за нимъ на дворъ.
— А куда, батюшка, за подаяніемъ являться? — спрашивала она.
— Будетъ повстка, отвчалъ онъ.
— Ужъ вы не откажите, милостивецъ. Тоже за написаніе прошеніи пятіалтынный заплатила. Дешевле не взяли. А что она, подлая, эта самая Варвара, про мою дочь — то все это облыжно, батюшка. Давно ужъ я отъ нея и она отъ меня отступилась.
Тутъ-же на двор стоялъ сапожникъ, переминался босыми ногами по камнямъ и спрашивалъ:
— А теперича ежели сапожникамъ, можно, ваше благородіе, подавать прошеніе на бдность?
— Теперь ужъ поздно. Опоздали. Пріемъ прошеній прекращенъ, — отвчалъ поститель.
II
Обслдованія положенія бдныхъ, подавшихъ прошенія, продолжались. Члену благотворительнаго общества пришлось въ сопровожденіи дворника забраться въ мансарду дома, попросту — на чердакъ.
— Здсь, что-ли? — спросилъ онъ дворника въ третьемъ этаж.
— Нтъ-съ, выше. Во они на чердак существуютъ, — отвчалъ тотъ. — Еще потрудитесь нсколько ступенекъ пройти. Вотъ этотъ самый аблакатъ-то, о которомъ вы спрашиваете, на прошлой недл выскочилъ нагишомъ на крышу, да и давай по ней бгать.
— Какой аблокатъ? — удивился членъ общества.
— Вотъ этотъ самый, что изъ бариновъ-то. Онъ, говорятъ, ваше высокоблагородіе, прежде богатый былъ, а потомъ замотался, опустился, сталъ пить… Мы его аблокатомъ зовемъ.
— Съ чего-же это онъ выскочилъ на крышу?
— Да знамо дло, вино въ голову вступило. Пожалуйте… Вотъ здсь… Вишь, подлецы, то и дло на дверяхъ паскудства пишутъ.
Дворникъ стеръ рукавомъ что-то написанное мломъ на двери, и распахнулъ ее. Членъ общества вошелъ въ низенькую комнату съ покатымъ потолкомъ и съ слуховымъ окномъ. У стны стояла чугунка и на ней утюги. Какая-то баба гладила на стол около чугунки блье.
— Дворянинъ Алексй Павловъ Бездоновъ? — спросилъ членъ общества.
Баба обернулась и въ недоумніи посмотрла,
— Аблоката ихъ высокоблагородію надо. Онъ подавалъ прошеніе на бдность, сказалъ дворникъ.
— Алекся Павлыча? Да спитъ онъ. Подъ утро домой вернулся и теперь спитъ.
— Разбуди, Андревна. Ихъ благородію нужно его свидтельствовать. Это вотъ ихъ квартирная хозяйка будетъ, — указалъ дворникъ на бабу.
Баба отправилась въ смежную каморку. Оттуда послышались ругательства, произносимыя соннымъ голосомъ, потомъ кто-то швырнулъ чмъ-то.
— Что ты швыряешься-то? Полоумный! Вставай! Къ теб баринъ насчетъ бдности пришелъ, — говорила баба.
— Уйди! А нтъ, ей-ей пришибу! — кричалъ хриплый голосъ.
— Убьешь, такъ вдь и отвтишь. Не посмотримъ, что самъ аблокатъ. Да очнись ты. Баринъ къ теб пришелъ насчетъ твоего прошенія.
— Какой баринъ? — спрашивалъ хриплый голосъ.
— А вотъ выдь, такъ увидишь. Да протри глаза-то!
Раздался раскатъ откашливанія и звонкій плевокъ. Вскор на порог появилась толстая, рослая фигура съ всклоченными волосами, съ небритымъ подбородкомъ и черными усищами на опухшемъ лиц. Фигура пролзла въ низенькую дверь согнувшись и запахивала полы рванаго, совсмъ выцвтшаго пальто. Воротъ рубахи былъ растегнутъ, на ногахъ были резиновыя галоши, надтыя на босую ногу. Фигура вышла изъ дверей, посмотрла посоловлыми глазами на члена общества и потянулась.
— Пардонъ… — спохватился сейчасъ-же усачъ и прибавилъ:- Ужасно разоспался… Все еще очнуться не могу.
— Вы дворянинъ Алексй Павлычъ Бездоновъ? — спросилъ, членъ общества.
— Я-съ… Потомокъ тхъ Бездоновыхъ, которые участвовали при покореніи Казани.
— Вы подавали прошеніе…
— Дйствительно, вслдствіе воли неумолимаго рока, принужденъ былъ припадать къ стопамъ. Съ кмъ имю удовольствіе говорить?
— Членъ благотворительнаго общества.
— Ayez la bont'e de vous asseoir. Вотъ хоть тутъ на ящикъ. Мебели-то у насъ нтъ. Андревна! Дайте мн скамейку, — обратился онъ къ хозяйк. — Пригласилъ-бы васъ, господинъ, къ себ въ каморку, но тамъ у меня теперь безпорядокъ и, кром того, товарищъ спитъ на полу.
Поститель вынулъ карандашъ и досталъ изъ портфеля прошеніе, приготовясь на немъ отмчать объясненія просителя.
— Вы нмъ занимаетесь?
— Служилъ когда-то въ кавалеріи, но по вол капризной судьбы…
— Это прежде. А теперь?
— Теперь опредленныхъ занятій не имю, но, почувствовавъ склонность къ емид, время отъ времени защищаю дла у мировыхъ судей. Заработка только ничтожная, а потому терплю скудость. Пишу прошенія для желающихъ. Вы на мой носъ пожалуйста такъ не смотрите, — перемнилъ тонъ усатый человкъ. — Это онъ красенъ оттого, что я его зимой отморозилъ. Съ него поминутно кожа лупится — вотъ онъ и красенъ. Несчастіе, случай — и ничего больше. Скажите, могу я на помощь разсчитывать? Мн хоть-бы на дорогу. Только-бы до Калязинскаго узда, до имнія сестры добраться. Тамъ у меня сестра замужняя живетъ.