По чужим правилам
Шрифт:
Бэт курил редко, но теперь мял внезапно опустевшую пачку, смотрел на мигающую в ритме Деринга городскую рекламу и думал о том, как же трудно отыскать дыру на штанах у нудиста.
Стенд. Верхне-нижний ярус
Эльвель
— Когда же ты перебесишься?!
Эльвель не ответил. Даже головы не повернул.
И уж, разумеется, не стал возвращаться.
Да Эрсме и не ждала ответа, так просто крикнула, от синих глаз, в спину. Большинство их встреч в последнее время оканчивалось именно так — он нагловато скалился
Хотя…
Никто из дочерей или тем более сыновей Эйнис никогда бы себе не позволил сказать своей матери: «Ну чего ты ноешь?» или «А мне это надо?», тут даже не сами слова важны, а интонация. Или вот это, последнее — «Ну куда она денется?»… Нет, подержать немного на коротком поводке вконец отбившегося от рук великовозрастного оболтуса — вовсе не то же самое, что закрепить на нём намертво взрослых и вполне самостоятельных дочерей…
Эрсме очень боялась этих встреч.
Когда-нибудь она может не выдержать и крикнуть ему что-то, о чём потом будет жалеть.
Нет, она знала, конечно, что никогда не использует поводок.
Но не была уверена, знает ли об этом Эльвель.
А вот о том, что мысли о поводке посещают её в последнее время всё чаще, он знал — чтобы это понять, достаточно было разок взглянуть в его вызывающие насмешливые глаза.
Он всегда любил нарываться.
— Когда-нибудь ты нарвёшься на действительно большие неприятности! крикнула она ему в спину, понимая, что он вряд ли услышит на таком расстоянии.
Он услышал.
Но не обернулся.
Сегодня он перевёл песенку о славном малыше и его четырёх стервочках на оверсайф.
И спел.
Аукнулось аж до самой площадки.
В ближайшие дни одному вниз соваться не стоило — могли сгоряча выбить из Игры насовсем, не успев подумать о последствиях.
Именно поэтому он именно сегодня явился с сыновним визитом к Эрсме. Её ссейт располагался у одной из центральных вертикалей, на среднем уровне, и ему пришлось трижды ненадолго задержаться по пути.
Славно.
Ту, ушастенькую, можно будет даже и оставить на некоторое время — она очень даже ничего, а у него давно не было постоянной девочки для развлечений. Если не изменяет память — она без пяти минут капитан, а, может быть, и уже.
Ха!
У благородных арбитров будет ещё один повод для шокированного негодования…
…Когда-нибудь ты нарвёшься…
Сегодня днём он проснулся от собственного крика.
И больше уже не решился заснуть.
Когда-то он считал, что ничего нет страшнее потери свободы. О, златоглазые, как же наивен он был! Остаётся лишь посмеяться
А что ещё остается, если просыпаешься глубоко заполдень от собственного крика…
Когда-нибудь ты нарвёшься…
Хотел ли он того ребёнка? Да Аврик его знает! Поначалу было просто забавно — ну надо же! Вот так, нахально, при всех, в такой пиковой ситуации — взять и предложить…
Никто ведь не предлагал. Кроме неё. Ни тогда, ни сейчас, Эхейкса — так, жертва, сам всё подстроил, она поначалу и не догадывалась. И не слишком-то, кстати, обрадовалась, когда узнала.
Нет, там иное было.
Сама.
Первая.
Предложила.
Попросила почти.
Ах, какое искушение! Ну как же было устоять-то, тем более — видя перепуганные рожи этих папенькиных сынков, что воображают себя…
Когда-нибудь ты нарвёшься.
Хотел ли он того ребёнка?..
Поверил ли на самом деле столь странному предложению?
Предложению, которое она даже не собиралась выполнять…
Ни на миг не собиралась.
Смешно.
Он о чём-то думал, чего-то боялся, переживал даже, а она… Просто ушла. Забыла. Не подумала даже.
Самым логичным было бы испытать облегчение. Рентури прав, трижды прав. Но в том-то и дело, что Эльвель редко поступал правильно. Вот и сейчас.
Он разозлился.
Впрочем, простое слово «разозлился» не передаёт и десятой части того ощущения, которое он испытывал. Не помогало даже то, что сегодня ему таки удалось довести арбитров до почти что апоплексического состояния.
Хотелось чего-то большего.
Гораздо большего…
— Рентури! Скажи нашим, что пойдём сегодня. Сразу после рассвета.
— Сегодня?..
— Ну да. А чего тянуть?
Система Маленькой-Хайгона. Станция Маленькая
Пашка
Здесь тоже звёзды были под ногами. Мелкие такие, хрупкие, наступил ботинком — и нету звезды, поэтому ходить приходится осторожно. Жалко их, шустрые живые звёздочки, гордость станции. На Хайгоне светлячков нет.
И на медбазе тоже нет. Откуда там светлячки?
А вот звёзды под ногами там тоже были. И можно было на них наступать ботинком, что Пашка и делал с большим удовольствием.
Эти звёзды были врагами — они сделали больно Жанке.
С каким бы удовольствием Пашка их раздавил тяжёлым ботинком. Или хотя бы отковырнул ногтями с прозрачного пластиката — все, до единой! Как те, в младшей группе спецотряда, которые сам же и наплевал. Только эти звёзды сколупнуть невозможно — они где-то там, с другой стороны, далеко, не дотянуться. И оставалось только давить их ботинком — просто, чтобы не видеть.
И не понимать…
Когда Жанку утаскивали — обколотую, зафиксированную в спецзахватах носилок — она повернула голову, нашла Пашку глазами и ухмыльнулась. Почти подмигнула. Она уже снова уплывала в беспамятство, и глаза теряли фокусировку, но Пашка мог голову заложить — это было осознанное движение! Не остаточная судорога, не рефлекторное сокращение перенапряжённых мышц — она на самом деле ему ухмыльнулась. Как сообщнику…