По делу обвиняется...
Шрифт:
«Глупости, это я рассудочен и не похож на влюбленного. А почему? Ведь она мне понравилась. Не ври, хоть самому себе не ври. Я тогда шел от Иры и познакомился с ней. От Иры...» Мысль об Ире, как бумеранг, возвращается к нему, хотя он дал зарок не думать о ней. Тяжелая, но сладкая ноша, которую он тщетно пытается скинуть. Она все время с ним, эта женщина, вобравшая в себя всего его без остатка, открытый нерв, к которому больно прикоснуться.
Ничего, он его вырвет и обретет покой. В этом ему поможет эта красивая, стройная девушка, которая, наконец, подходит из темноты.
— Салют, Милочка, все хорошеешь?..
—
— Извини, — оправдывался Леня. — Я уже забыл, как должен вести себя уже не очень молодой человек при виде еще совсем молодой девушки.
— Что мы будем делать сегодня? — деловито спросила Мила.
Он каждый раз ждал этого вопроса, и тем не менее Мила всегда заставала его врасплох. Странно, но Леня никогда не мог предложить путной программы; первое время надеялся на импровизацию, однако вскоре понял: у него мало фантазии. Ему просто приятно бродить с Милой по городу: на нее обращали внимание, но ей вряд ли была интересна такая прогулка.
С недавних пор он поймал себя на мысли, что встречается с ней по инерции, — в самом деле, нельзя же прощаться и не назначать время следующей встречи. Зачем он морочит голову этой хорошенькой девушке? Только потому, что ему льстит идти с ней рядом?
— Может, в кино? — неуверенно произнес Леня.
— Уже поздно.
— Тогда в кафе?
Они зашли в уютное кафе в центре сквера, сели за столик. Леня понимал, что молчать глупо, неприлично, но ничего не мог с собой поделать, маленькими глотками пил пепси-колу и изредка упрашивал ее попробовать шоколад, к которому Мила так и не притронулась.
— Где же твой звездный дождь? — В ее голосе чувствовался укор. — Представление, как я понимаю, отменяется?
Они шли по городу, который после могучего дневного ритма мирно дремал. Звенящая тишина позднего вечера убаюкивала.
Он ничего не ответил, привлек ее к себе, поцеловал.
— Ты что, извиняешься передо мной? — Она на какую-то долю секунды прижалась к нему. — Как повинность отбываешь...
«Наверно, она права», — мелькнуло у него.
Домой, когда они расстались, идти не хотелось. Слова Милы тяжелым камнем лежали на сердце. Глубоко задумавшись, он медленно брел по быстро пустеющим улицам. Впоследствии он так и не мог объяснить себе, почему вдруг оказался у дома Иры.
«Зайти? — подумал Леня, присаживаясь на скамейку у дома. — Но что сказать? Как все объяснить?»
Минут пятнадцать просидел он на скамейке, борясь с желанием зайти. Тщетно пытался рассмотреть, что там, за плотными портьерами, где горел свет в ее комнате. Когда же, набравшись решимости, он встал и направился к подъезду, свет в комнате погас. «Конечно, уже поздно», — подумал Леня и даже обрадовался этому: он не чувствовал себя готовым к встрече.
Почему он так ухватился за пропавшие облигации?
Опыт подсказывал: между такими разнородными явлениями, как исчезновение облигаций из квартиры Фастовой, и тем, что случилось с ней в парке, скорее всего нет и не может быть ничего общего, связующего. И все же, когда Леня пришел и рассказал о пропаже, у Арслана появилось пока неосознанное и необъяснимое предчувствие наступления важных событий.
Николай, смеясь, говорил: это от отчаяния. В общем, он
Но чем объяснить полное отрицание ею очевидных фактов и нежелание помочь следствию? Таинственность была во всем. Вероятно, поэтому Туйчиев интуитивно связал воедино оба события. Именно таинственность объединяла пропажу облигаций и случившееся в парке.
Спустя несколько часов после ухода Лени, к несказанному удивлению Фастова, Туйчиев решил еще раз с ним побеседовать.
— Давайте уточним, — предложил Арслан, — когда в последний раз вы видели облигации на своем месте.
— Около полутора месяцев, — ответил Леня и пояснил: — Тиражи трехпроцентного займа бывают, сами знаете, через полтора месяца. Так вот, в прошлый раз мама сама решила проверить и достала облигации из сундука. Я хотел взять записную книжку, но мама отказалась, сказала, что так надежней.
— Значит, в промежутке между двумя тиражами вы облигаций не видели?
— Я не видел, но уверен: они лежали на месте.
— Откуда такая убежденность? — поинтересовался Туйчиев.
— Просто никто, кроме нас с мамой, не знал ни о существовании этих облигаций, ни, тем более, где они находятся. Да и сундук, как я уже говорил, закрывается на замок, — привел Леня последний и решающий довод.
— Замок-то замок, но ключ же лежал на виду. Вспомните, Леня, может быть, в это время кто-то посещал вас и хоть ненадолго оставался в квартире?
— Нет, не было такого, — ответил Леня и неожиданно замолк. «Алишер!.. Он еще тогда в сундуке белье постельное брал и на бабушкину сумку обратил внимание, — внезапно обожгла его мысль, но он тотчас отогнал ее. — Чушь! Глупость!»
— Вспомнили? — спросил с надеждой Туйчиев, по-своему расценив паузу.
— Нет, — ответил Леня.
Туйчиев продолжал задавать вопросы, пытаясь нащупать хоть какую-нибудь ниточку, ведущую к облигациям, но тщетно. Исчезновение облигаций пока было такой же тайной, как и случившееся в парке. Оставалось надеяться и ждать.
Арслан понимал, что предъявление облигаций, на которые выпал выигрыш, может произойти в любом населенном пункте и вовсе не обязательно в их городе. Недаром это ценные бумаги на предъявителя. Кто их предъявит, тот и получит выигрыш. Если они все же похищены, хоть и неясно как, то вряд ли похититель рискнет получать по ним выигрыш здесь, в городе...
Все должно было решиться в ближайшие дни, если только похититель не воспользуется правом получить выигрыш, когда все успокоится. Но хорошо ли ориентированы работники сберкасс? Проявят ли они необходимую бдительность и выдержку? Все эти вопросы не давали покоя Арслану.