По делу обвиняется...

Вальдман Вильям Михайлович

Николай не связывал воедино эти эпизоды и решил, как он заявил, заняться делом. Будучи убежденным в причастности Юдиной к избиению Фастовой, Николай считал необходимым в первую очередь выяснить мотив.

— Надо проследить весь жизненный путь Юдиной и Фастовой, — твердил он.

— Хватит для выяснения двух жизней одной твоей? — спрашивал не без иронии Арслан. — Срок расследования, установленный законом, кстати, гораздо короче.

— Все равно, пока альтернативы нет, — упрямствовал Соснин.

Пожалуй, впервые за многие годы совместной работы так разошлись

они во мнении. Каждый из них понимал известную шаткость собственной позиции, но не мог найти убедительные доводы своей правоты. Линия Соснина, правда, представлялась более предпочтительной, ибо предполагала активные действия. Арслан же решил ждать: если что-то и решится, то в самое ближайшее время.

С нарастающим нетерпением ждал Туйчиев звонка из управления сберкасс. И все равно, когда ему, наконец, позвонили и сообщили, что в сберкассе, которая расположена у цирка, предъявлена облигация с выигрышем в пятьсот рублей, он не сразу поверил в удачу. Каково же было его удивление, когда получателем выигрыша оказалась не кто иная, как Нестеренко. Воистину в этом деле все переплелось фантастически!

...Нестеренко сидела на самом краю стула, сжав в руках носовой платок, и ежеминутно бросала на Туйчиева испуганные взгляды.

— Скажите, Любовь Степановна, откуда у вас облигация, по которой вы получили выигрыш?

Узнав, что речь пойдет о выигрыше, Нестеренко несколько успокоилась, глубже села на стул, еще раз вытерла вспотевшие руки и положила платок в сумку.

— Простите, я не совсем поняла вас. Облигации трехпроцентного займа, как вам известно, покупают в сберкассе, что я и сделала. — В голосе ее скользили недоумение и обида.

— Порядок приобретения мне известен, — улыбнулся Арслан, — неизвестно лишь, как была приобретена вами именно эта облигация. — Он сделал паузу. — Облигация, принадлежащая вашей знакомой Фастовой Марии Никифоровне.

Услышав фамилию Фастовой, Нестеренко вздрогнула, вынула из сумки платок и стала вытирать моментально вспотевшие от волнения руки.

— Не знаю я Фастову, не знаю, — забормотала она, — ведь говорила, не знаю...

— Тем более непонятно, как попала ее облигация к вам, — усмехнулся Арслан и спросил: — Кстати, а где остальные облигации?

— Какие остальные?

— Фастовой, разумеется.

— Нет у меня никаких облигаций Фастовой, — энергично запротестовала Нестеренко. — Это мои, собственные... — всхлипнула она.

— На какую сумму? — спокойно спросил Туйчиев.

— Восемьсот двадцать, теперь восемьсот десять, — продолжая всхлипывать, уточнила она, кивнув на лежащую перед Арсланом десятирублевую облигацию, по которой она получила выигрыш.

На квартире у Нестеренко действительно оказалось облигаций на восемьсот десять рублей — тридцать штук двадцатирублевого достоинства и двадцать одна десятирублевого. Туйчиев сверил номера: десятирублевые облигации принадлежали Фастовой. «Но почему двадцать одна, а где же еще четыре? — думал Арслан. — Ведь было у Фастовой двадцать пять облигаций. Странно, нет и той облигации, на которую выпал двадцатирублевый

выигрыш».

— Любовь Степановна, — обратился к Нестеренко Туйчиев, — еще четырех облигаций не хватает. Десятирублевых, — пояснил он.

— Вот все мои облигации, — Нестеренко протянула к ним руку, — по одной покупала, мои они, — она опять стала всхлипывать. — Не знаю, что вы от меня хотите, не знаю...

Рассказывая обо всем Соснину, Арслан сокрушался:

— Кто бы мог предположить, что все обернется новой загадкой? Когда узнал, что выигравшую облигацию предъявила Нестеренко, решил: всё, вышли на финишную прямую. Не тут-то было.

— Все равно это удача, — убеждал друга Николай. — Нестеренко ведь одна из таинственных женщин, от которой полностью открещивается Фастова. И именно у нее оказываются облигации. Нет, что ни говори, это здорово. Ты был прав. Облигации непосредственно связаны со случившимся в парке.

— Но где же тогда еще четыре облигации? Да и как вообще попали они к Нестеренко?

— Видимо, их отдала ей сама Фастова, — задумчиво произнес Соснин.

— У кого же тогда недостающие облигации?

— Спроси что-нибудь полегче, — рассмеялся Николай. — Придется ждать. Возможно, обладатель облигации придет за выигрышем. Знаешь, — оживился он. — Я не удивлюсь, если им окажется Юдина.

— Думаю, их всех что-то связывает. Только что?

После нескольких дождливых дней небо, наконец, очистилось от туч и выглянуло солнце. Не имея летней силы, оно не могло быстро высушить намокшие от дождя скамейки. Леня долго бродил по скверу, выбирая место посуше, но так и не нашел. Тогда он купил в киоске газеты, постелил их на скамейку вблизи ограды и сел. Он любил посидеть в одиночестве в сквере и наблюдать за снующими по улице людьми, определяя про себя их профессию и дело. Обзор отличный: прямо через дорогу отделение связи, рядом сберкасса и продовольственный магазин, чуть поодаль кафе.

Сегодня он ушел с последней пары. Теормех не его стихия. Да и профессия инженера не прельщала. Он неудержимо тянулся к литературе, искусству, но переубедить тогда маму не сумел. Чем дальше, тем большие трудности испытывал он в учебе, но мама оставалась непреклонной. С горем пополам тянул он лямку студента-технаря. И вообще с мамой последнее время ему было нелегко. Взять хотя бы Иру. Как ни пытался он вырвать ее из сердца, ничего не получилось. Не помогли и «инъекции» в лице Милы. Хорошая она девушка. Очень. Но его неудержимо влекла к себе Ира.

— Сидел он, дум великих полн, — внезапно услышал голос Алишера и обернулся. — Привет. — Алишер протянул ему руку. — Ты почему не в институте?

— Теормех, — в голосе Лени столько тоски, что Алишер рассмеялся.

— Ясненько. Я и забыл: тебя больше интересует вопросы не теоретической, а практической механики. Так сказать, движение людей.

— А ты гуляешь? — в свою очередь спросил Леня.

— Творческий день, — торжественно произнес Алишер и добавил: — По расписанию.

— Понятно. Значит, вытворяешь. Что именно?