По дорогам прошлого
Шрифт:
— запел вполголоса Измайлов.
Секретарь взглянул на знамя с паровозом и подхватил мотив старой комсомольской песни:
В коммуне остановка! Иного нет у нас пути! В руках у нас винтовка.— Хороша песня! С огнем! — сказал он.
Заметив, с каким вниманием Измайлов всматривается в посекшееся от времени полотнище знамени, секретарь сказал, оправдываясь:
— Переделали
Он помог снять полотнище и развернуть во всю длину.
Секретарь и сам заинтересовался судьбою знамени.
Измайлов осматривал долго. Он то наклонялся к полотнищу и разглядывал его, то вновь поднимался во весь рост и так, издали, присматривался к рисунку и надписям, сокрушенно покачивая головой.
Вид грубо намалеванного паровоза удручал его.
Он задумался над тем, почему живописец написал паровоз на фоне, густо замазанном масляными красками.
«Эго неспроста! — думал Измайлов. Значит, у живописца не нашлось времени, чтобы снять надписи обычным путем. Он наложил краски погуще, размазал их и таким способом убрал надписи. Получился хороший, по его мнению, фон для окутанного паром и дымом паровоза».
Измайлов перевернул полотнище и на другой его стороне увидел, что почти по всему полю знамени разбежались мелкие трещинки. Они тянулись от центра правильными линиями и издали напоминали обычную паутину. Кое-где на полотнище сквозь эти трещины проступали очертания букв. Было ли это на самом деле или только казалось утомленному зрению, Измайлов сказать не мог.
Чтобы получше изучить находку, он переправил знамя в Центральный клуб железнодорожников, в Ленинград.
В клубе снова собрались старые красногвардейцы. Придирчиво осматривали они знамя, спорили. Одни утверждали, что это с ним они били Юденича и Булак-Балаховича. Другие начисто отрицали.
— Наше — двухметровое в длину! Не помнишь, что ли, как оно играло на ветру? — кипятился старый боец четырнадцатого головного отряда красногвардейцев, кочегар бронелетучки Емельянов.
В конце концов решили восстановить знамя в первоначальном виде.
— Вы начинали это дело, вы и заканчивайте. А мы поможем, — высказался за всех кочегар.
Работа оказалась увлекательной. Она захватила не только Измайлова. Томчук и Гаврилов часто засиживались в клубе до глубокой ночи, придумывая, как бы поскорее избавиться от рисунка и более поздних надписей.
Полотнище с нарисованным на нем паровозом растянули на столе, расправили складки и закрепили кнопками. Достали нож, стали соскабливать краску. Шелк секся, краска отходила с трудом. Работе не было видно конца.
— Так мы и к пятнадцатой годовщине Октября не соскребем! — нервничал Гаврилов, глядя, как Измайлов корпел над алым полотнищем.
— Один момент! — откликнулся тот на его слова. — Снимайте кнопки! Придумал.
С этими
Взяв в руки шестигранный карандаш, Измайлов осторожно навернул на него край шелковой ткани. Карандаш медленно поворачивался в его руках. При поворотах он надавливал своими гранями на поверхность шелка, покрытую пересохшей масляной краской. Шелк скрипел, но держался, наоборот, краска с легким потрескиванием обламывалась и сыпалась на стол.
Работа пошла быстрей. Скоро ни шпал, ни паровоза, ни дыма, ни пара не осталось. Под легким слоем краски слабо вырисовывались очертания первоначальной надписи:
За храбрость, отвагу и доблесть.
Воодушевленные успехом, Измайлов и его друзья взялись за оборотную сторону знамени. Через некоторое время там можно было прочитать слова второй надписи:
14-му головному отряду
от Лужского уездного исполк…
— Ну, как? — спросил Гаврилов. — Теперь ясно, чье знамя?
Томчук обнял Гаврилова и расцеловал его.
— Это в полном смысле спасенное знамя! — сказал он, волнуясь. — Так и пропало бы оно, если бы не наше упорство и настойчивость.
Но поиски поисками, находка находкой, а перед старыми бойцами 14-го головного отряда железнодорожников встала еще одна задача: как возвратить знамени его прежний вид?
Измайлов привез в клуб на Тамбовскую старого живописца Пикунова.
Подойдя к натянутому на подрамник полотнищу знамени, живописец долго рассматривал его, читал и перечитывал надписи.
— Оно! — проронил Пикунов. — По своему эскизу писал!
— А раз по своему, — прервал его размышления Гаврилов, — тебе и восстанавливать! Мы свое дело сделали! Теперь твой черед!
Пикунов с радостью взялся за кисти и краски.
В день тринадцатой годовщины Октябрьской революции в большом зале Центрального клуба железнодорожников проходило торжественное заседание.
Председатель объявил:
— К нам пришли гости — старые красногвардейцы-железнодорожники.
Долго не умолкали в зале аплодисменты. Когда они стихли, из-за открытой двери раздалась команда:
— К выносу боевого знамени готовься!
Команду подавал бывший командир бронелетучки Григорий Антонович Томчук. Он остановился в дверях и скомандовал:
— Встать! Смирно!
Все, кто находился в зале, быстро поднялись со своих мест и устремили взоры к входным дверям. Там показалось знамя.
— Шагом марш! — вновь прозвучала под сводами зала команда.
И снова шум рукоплесканий.
А по проходам между кресел плыло боевое знамя. За ним цепочкой шагали красногвардейцы поистине незабываемого тысяча девятьсот девятнадцатого года.
ПРОПУСК