По дороге к любви
Шрифт:
— Воняет, — говорю я, обнюхивая его.
Кэмрин тоже нюхает, морщит носик:
— Да нормально, меня лично это мало волнует.
Меня тоже. Не сомневаюсь, как только она ляжет, одеяло станет благоухать розами.
Машинально беру ее за руку, и мы спускаемся по небольшому откосу в придорожный ров, потом карабкаемся вверх по другому склону и подходим к невысокой изгороди. Гляжу по сторонам, ищу, где бы ей было легче перелезть. А она вдруг отпускает мою руку и лезет через забор в первом попавшемся месте.
— Давай,
Очень смешно, не могу удержаться от улыбки.
Прыгаю через ограду, приземляюсь с ней рядом, и мы бежим прямо в открытое поле: она — грациозная газель, а я — грозный лев, которому хочется поскорей откусить от нее кусочек. Слышу, как на бегу шлепают по пяткам ее вьетнамки, вижу, как ветерок шевелит пряди ее золотых волос, вздымающихся над головой при каждом прыжке. Стараюсь не отставать с одеялом в одной руке, не отпускать далеко на случай, если споткнется и упадет. Сначала от души посмеюсь над ней, а уж потом, так и быть, подам руку. Поле освещено только льющимся с небес лунным сиянием. Света вполне хватает, под ногами хорошо видно. При таком освещении трудно не заметить ямы и упасть или врезаться в ствол дерева.
И главное, никаких коров, а значит, и лепешек, это тоже большой плюс.
Мы убегаем от машины так далеко, что теперь ее плохо видно, только отблеск вдали какой-то, наверное, луна отражается в серебристых ободах.
— Смотри, здесь, по-моему, неплохо. — Кэмрин остановилась и тяжело дышит.
До ближайших деревьев ярдов тридцать или сорок.
Она вскидывает руки вверх, поднимает лицо к небу, и ветер играет ее волосами. Глаза закрыты, улыбается так счастливо, что я боюсь даже слово произнести, чтобы не помешать ее восторженному слиянию с природой.
Молча разворачиваю одеяло, стелю на землю.
— Скажи правду, — говорит она, беря меня за руку, и тянет за собой вниз, на одеяло. — Ты никогда не проводил с девушкой ночь под звездами?
— Честное слово, ни разу в жизни, — мотаю я головой.
Похоже, ответ ей нравится. Она улыбается, легкий ветерок снова забавляется прядями ее волос. Вытянув пальчик, она осторожно убирает их за ухо.
— Ты ошиблась, я не из тех, кто устилает постель лепестками роз.
— Правда? — удивленно спрашивает она. — А мне почему-то кажется, что ты романтик.
Я пожимаю плечами. Она что, сама напрашивается? Да, кажется, напрашивается.
— Смотря что понимать под словом «романтик». Если девушка ждет, что я устрою ей ужин при свечах под пение Майкла Болтона, то она точно не на того нарвалась.
— Ну, это уже, пожалуй, перебор, — хихикает Кэмрин, — но, держу пари, ты способен на романтические поступки.
— Наверно, — соглашаюсь, а сам, если честно, никак не могу припомнить ничего такого.
— Ну да, ты еще тот жук. — Она смотрит на меня, по-птичьи наклонив голову в сторону.
— Да?
— А такой, небось не любишь рассказывать о своих девушках.
— Еще чего.
Она ложится на спину, задрав голые коленки, и похлопывает по одеялу рядом.
Ложусь рядышком в той же позе.
— Расскажи про свою первую любовь, — просит она.
Чувствую, что об этом говорить с ней не стоит, но раз уж хочет, куда денешься, и я честно выкладываю ей все.
Все правильно, она ведь мне о своей первой любви рассказала.
— Ну, — говорю я, глядя в небо, усеянное звездами, — звали ее Дэниель.
— И ты любил ее? — спрашивает Кэмрин, повернув ко мне голову.
Я продолжаю смотреть на звезды.
— Да, любил… хотя не стоило того.
— Вы долго были вместе?
Интересно, зачем ей это знать? Большинство моих знакомых девиц совали свой нос в мою личную жизнь из ревности, и мне всегда хотелось послать их к чертям собачьим вместе с их дурацкими расспросами: «Кто у тебя был, да как у вас было?»
— Два года, — отвечаю я. — Разбежались мирно. У нее уже завелся другой парень, да и у меня тоже… Наверное, оба поняли, что ошиблись и не любим друг друга.
— Или разлюбили.
— Нет, мы с самого начала не любили друг друга. — Я поворачиваю голову и гляжу на нее.
— Откуда ты знаешь, в чем разница?
Секунду молчу, думаю. Глаза ее смотрят на меня всего в полуметре от моего лица. Ощущаю запах коричной зубной пасты — надо же, какой стойкий, ведь зубы чистила еще утром.
— Мне кажется, так не бывает: любил, а потом вдруг взял и разлюбил… — (Глаза ее странно мерцают, кажется, она размышляет над моими словами.) — Если уж полюбил кого-то по-настоящему, то это на всю жизнь. А все остальное — так, заблуждение, такое часто в жизни случается.
— Ну надо же, а ты, оказывается, философ, — усмехается Кэмрин. — И это тоже придает тебе ореол романтичности.
Обычно в наших разговорах я заставляю ее краснеть, но теперь вышло наоборот. Стараюсь не глядеть на нее, хотя это не так-то просто.
— Так все-таки ты был в кого-нибудь по-настоящему влюблен? — спрашивает она.
Вытягиваю ноги, кладу одна на другую, сплетаю пальцы на животе. Смотрю на небо и краем глаза вижу, что Кэмрин делает то же самое.
— Честно?
— Ну конечно, — говорит она. — Мне очень интересно.
— Ни в кого, — отвечаю я, не отрывая глаз от какого-то яркого созвездия.
Она едва слышно вздыхает:
— Ну пожалуйста, Эндрю. Я думала, ты скажешь правду.
— Да не вру я. Несколько раз думал, что на самом деле влюбился, но… А с чего это мы затеяли этот глупый разговор?
Кэмрин снова поворачивает ко мне голову, но больше не улыбается. В лице печаль.
— Кажется, я снова использовала тебя в качестве психотерапевта.
Гляжу на нее удивленно:
— Как это?