По дороге к высокой башне. Часть вторая

Будилов Олег Юрьевич

– Какой же я праведник?
– с сомнением сказал я.

– Молись, проси богов о прощении и тогда они не оставят тебя в своей милости. Где бы ты ни был, они найдут тебя и предложат свою помощь.

Мне показалось, что Фифон особенно выделил слова "найдут и предложат".

– Я понял, владыка, - быстро сказал я, - единственное, что может мне помочь это молитва.

На прощание понтифик сжал мою руку.

– Прощай, Тибон.

– Прощайте, отче. Не скажите напоследок, где я нахожусь. Что это тюрьма или подвал во дворце?

Владыка удивленно вскинул брови.

– Тебе не сказали? Ты в центральной тюремной башне, в "Толстушке".

Я кивнул. В сущности, это ничего не меняло, просто мне было интересно.

– Прощайте,

владыка. При случае помолитесь обо мне.

Ночью я так и не смог заснуть. Никогда прежде я не испытывал такого ужаса, как в эти последние часы перед казнью. Ни Великая битва, ни опасное путешествие через степь не пробуждали во мне такого животного страха. Я был готов, на что угодно лишь бы только избежать наказания, придуманного Мароном. Сейчас даже смерть представлялась мне меньшим злом.

На рассвете слуги принесли чистую одежду - штаны и рубашку из толстой шерстяной ткани, и большую кружку воды. Похоже, еда перед казнью мне не полагалась. Я переоделся, залпом выпил воду и отправился вслед за тюремщиками. В этот раз вместо черных гвардейцев ко мне приставили трех здоровенных надзирателей. Огромные и свирепые, словно демоны из преисподней они не нуждались в оружии. Сражаться с такими великанами было бесполезно. При всем желании я бы не смог дотянуться своими кулаками до их тяжелых квадратных подбородков, а если бы и попытался, то мои удары показались бы гигантам не страшнее комариных укусов.

– Далеко идти?
– спросил я, выходя из камеры.

– Успеешь притомиться, - усмехнулся самый могучий надзиратель.

"Толстушка" считалась одной из самых высоких башен королевства, и впереди меня ждало трудное восхождение. Как и все в долине я знал, что на самом верху на смотровой площадке было оборудовано место для публичных казней. Поговаривали, что некоторые дворяне с радостью платили большие деньги, чтобы посмотреть на то, как палачи наказывают преступников. Многие приводили с собой жен и даже детей. Среди столичных богачей кровавые казни считались одним из самых острых развлечений.

Первые этажи "толстушки" представляли из себя настоящий лабиринт с тесными переходами, узкими дверными проемами и крутыми винтовыми лестницами. Наверно если бы я сумел убежать от своих мучителей, то заблудился бы среди бесконечных тоннелей, многие из которых заканчивались хитроумными ловушками или тупиками. Если бы дюжие охранники не направляли меня пинками и грубыми окриками я бы уже давно сбился с пути.

Начиная с третьего этажа коридоры стали просторнее, лестничные площадки шире, а прорубленные для света узкие бойницы превратились в широкие оконные проемы. То ли в свое время зодчие по приказу короля перестроили башню, то ли изначально так и задумали - оставить мрачное подземелье внизу, превратив верхние помещения в комнаты для судей и писарей. На этих уровнях жилых камер не было, только допросные и пыточные. Несчастных сидельцев по утрам приводили для дознания, а вечером стаскивали бездыханные тела вниз.

Несмотря на плохо зажившую рану и перенесенные побои я легко поднимался по лестнице, зато тюремщики обливались потом и тяжело дышали словно сомы, выброшенные на берег. Добравшись до четвертого этажа, они решили немного передохнуть. Мы остановились на лестничной площадке. Чтобы я не сбежал, один надзиратель поднялся на несколько ступенек вверх, преградив мне путь на крышу, а двое других перекрыли спуск.

– Нам нужно отдышаться, - сказал один из них, обращаясь ко мне, - думаю, ты не сильно торопишься?

Остальные тюремщики заржали, словно степные кони.

Мне было не до шуток, поэтому я промолчал и постарался унять предательскую дрожь в руках.

– Дай попить, - попросил один из надзирателей и второй протянул ему кожаную флягу. Толстяки не обращали на меня никакого внимания. Да и, правда, куда я мог деться с лестничной площадки, окруженный со всех сторон?

Никто никогда не

пытался сбежать из "толстушки". Считалось, что это невозможно. Заключенных всегда сопровождала охрана, двери запирали на ключ, а ставни на окнах удерживали прочные железные засовы. Специальные люди должны были обходить башню каждый день, проверять, как работают запоры и менять износившиеся детали, но как обычно бывает, слуги ленились выполнять свою работу и вместо этого с удовольствием распивали вино, сидя в караульной. Вот так и получилось, что сломанную задвижку, укрепленную на окне, возле которого меня остановили надзиратели, никто вовремя не починил. Вместо того чтобы намертво запереть ставни она просто прижала створки друг к другу и кое как удерживала их вместе. Мои тюремщики были слишком заняты своими делами, чтобы заметить то, что увидел я. Только самоубийца мог бы решиться прыгнуть вниз с четвертого этажа, но особенного выбора у меня не было. Я готов был на все лишь бы избежать мучительной казни. Уж лучше смерть, чем та участь, которую уготовил мне молодой король. Я был уверен в том, что боги поймут и простят меня. К тому же я хорошо помнил, что одним боком "толстушка" выходила к реке. А вдруг боги все-таки услышали мои молитвы и в очередной раз решили спасти меня? Времени на раздумья не оставалось. Короткая передышка не могла длиться вечно. Сейчас надзиратели допьют вино из фляги и поведут меня дальше.

Наверно они даже не поняли, что произошло, когда я совершенно неожиданно прямо с места прыгнул вперед, выставив руки перед собой. На мое счастье в башне окна не стеклили и даже не затягивали бычьим пузырем. Сломанная задвижка отскочила от удара, ставни распахнулись наружу, и я нырнул "рыбкой" в открывшийся проем. Вылетев словно камень из пращи, я увидел далеко внизу черепичные крыши домов и поднятые на распорках разноцветные купола торговых балаганов. Окно, в которое я прыгнул, выходило не на реку, а на базарную площадь.

Пролетев почти три этажа, я упал на купол огромного шатра. Плотная ткань спружинила отбросив меня в сторону на палатку поменьше. Конечно, если бы Марон кормил меня, как следует мой побег, вряд ли бы удался. Торговые балаганы не смогли бы выдержать вес взрослого мужчины, но за время болезни я так исхудал, что весил не больше ребенка. Оглушенный падением, я словно с горки съехал вниз по натянутой ткани и приземлился на пятки, больно стукнувшись о каменную мостовую. Удар был такой силы, что ноги едва не отнялись. Я повалился на колени и словно хромой инвалид пополз на четвереньках в сторону открывшегося передо мной темного провала. После падения сознание мое помутилось и мне казалось, что я ползу прямиком в преисподнюю, но признаться мне было уже все равно. Любое место на этом или другом свете было лучше, чем камера в "Толстушке" или королевский тронный зал.

Конечно, мой побег не остался незамеченным. Если сам момент, когда я летел вниз, видели немногие, то рев "оставшихся с носом" надзирателей слышали почти все. Высунувшись из окна, они орали, - держи вора! Лови его!

Купол, смягчивший мое падение, треснул и сам шатер стал медленно заваливаться на бок, потому что центральная опора сломалась, а часть поддерживающих ее веревок лопнула. До смерти перепуганные торговцы и покупатели хлынули наружу и смешались с обезумевшей толпой, которая повинуясь приказам охраны тюрьмы, бросилась кого-то искать и хватать. Как всегда, на базаре одно вполне невинное происшествие переросло в настоящее стихийное бедствие. Не соображая, что происходит люди стали бестолково метаться по площади. Создавая дополнительную суматоху мелкое ворье, пользуясь всеобщей неразберихой, принялось хватать с прилавков все, что плохо лежит, поэтому то здесь, то там стали вспыхивать стихийные драки, которые быстро переросли в поножовщину. Вот так и случилось, что, когда охрана тюрьмы и поднятые по тревоге черные гвардейцы высыпали на площадь, они попали в сплошной человеческий водоворот, в котором совершенно невозможно было отыскать одного конкретного человека.