По дороге к высокой башне. Часть вторая
Шрифт:
– Даю пятнадцать монет. Через неделю твой хозяин должен будет вернуть двадцать.
Это был настоящий грабеж, потому что такой меч стоил не меньше сорока, но деваться мне было некуда, и старый мерзавец это очень хорошо понимал.
– Хозяин просил двадцать, - плачущим голосом забубнил я, - накиньте, дяденька, а то он меня убьет.
– А мне, что за дело, - буркнул старик, - бери, сколько говорю или ступай прочь.
Я тяжело вздохнул и протянул руку за серебром.
Для человека в моем положении пятнадцать монет - это целое состояние. Конечно, можно было купцу и жезл предложить, но тогда бы он точно позвал стражу. В военном лагере я слышал ни одну историю о том, как воины продавали или оставляли под залог мечи, но никто из них никогда добровольно не расстался бы с магическим артефактом. Все об этом знали, так что и рисковать, понапрасну не стоило.
Ну что же теперь я мог купить себе все, что нужно. В лавке подержанных
К привязанной лодке я возвращаться не стал. Кто знает, что взбредет в голову местным рыбакам? Многие смотрели на меня с подозрением и запросто могли донести на странного незнакомца городским властям. Поговаривали, что речные добытчики могли без ошибки отличить ворованную лодку от собственной. Пусть себе плоскодонка остается там, где я ее привязал. Может быть, достанется какому-нибудь хорошему человеку. Тем более что все свое нехитрое имущество даже моток жилки, из которой я сделал самодельную удочку я сразу забрал с собой.
На мосту стража не обратила на меня никакого внимания. Идет себе молодец по своим делам и ладно. Внешним видом я ничем не отличался от множества молодых мужчин, которые в этот час возвращались в квартал бедняков. Многие шли с пустыми руками так и не найдя в городе сезонной работы, а кто-то тащил с базара купленную по дешевке требуху или мешок картошки.
В этот раз я без труда вышел к затерянному в чаще заброшенному святилищу. То ли боги опять помогли мне, то ли я сам настолько хорошо запомнил дорогу, что теперь мог найти потайное место даже с завязанными глазами. На поляне все оставалось в том же виде, как в тот день, когда мы с Ругоном и владыкой ушли в столицу. Чернело старое кострище, рядом с ним высилась кучка неиспользованного валежника, а у самого входа в подземелье притулилась маленькая кривобокая корзинка, которую изнывая от безделья, я когда-то сплел из ивовых прутьев.
"Неужели все?" - подумал я и опустился на сырое вросшее в землю бревно, - "здесь Марон не сможет дотянуться до меня. Никакие деньги, никакие угрозы не помогут его ищейкам разыскать древний храм".
Обессиленный я так и сидел на мокрой деревяшке и смотрел на моховые кочки, окружившие поляну, на поваленные гнилые бревна и на небольшие лужи полные прозрачной дождевой воды. Над одной из них замерла огромная красная сыроежка похожая на воронку, через которую в трактирах разливают по бутылкам пиво и вино. В гигантской шляпке тоже застыла небесная влага, в которой отражалось неприветливое осеннее небо. Холодный сонный лес не пугал меня. Смогу ли я когда-нибудь назвать это место домом или оно навсегда останется для меня чужим? Пока я видел только темные заросли, пропитанные ледяной водой и мрачный небесный свод, который словно саван простерся надо мной.
– Примите меня светлые боги, - сказал я и тут же вздрогнул от звука собственного голоса, в мертвом лесу он прозвучал довольно зловеще, - ибо я пришел отшельником в это место, чтобы заботиться о древнем храме.
Неожиданный раскат грома прокатился по небу, и в тот же момент сверху хлынули потоки воды, мгновенно промочив меня до нитки. Больше богов можно было ни о чем не просить. Они услышали меня и признали, а значит теперь все как-нибудь наладиться.
Первые три дня я никак не мог привыкнуть к своему новому дому. Непонятные страхи гнали меня прочь, и словно загнанный зверь я рыскал по округе пытаясь отыскать следы наемных убийц, которые, как мне казалось, подбирались к моему убежищу со всех сторон. Плутая в зарослях и натыкаясь на узкие тропинки, которые сам же и протоптал я неожиданно вышел на заветную поляну. Два года назад я похоронил на ней Тагона. Огромный камень, на котором я оставил тело погибшего друга сейчас показался мне еще выше. Недолго думая я с трудом забрался на вершину, чтобы помолиться и попросить прощения у мертвого воина. Не знаю, что я ожидал увидеть, но картина, которая предстала моему взору, повергла меня в ужас. Дикие животные и птицы растащили кости Тагона по всей поверхности валуна, многие скатились вниз и теперь лежали среди листьев, только череп, почерневшая от времени сабля и обрывки одежды, оставались на прежних местах. Склонившись над останками воина, я прочитал молитву и от всей души попросил у него прощение за то, что когда-то присвоил себе его оружие и имущество. Конечно, душа Тагона давно достигла сверкающих вершин и не могла видеть меня, но я очень надеялся на то, что там в другом мире он услышит меня и поймет.
Саблю я забрал с собой. Мертвецу она была ни к чему, а мне могла еще пригодиться. Кажется, два года назад я оставлял рядом с телом кинжал, но как не искал, так и не смог его найти. Поклонившись напоследок останкам великого человека, я пошел к храму.
Древние зодчие позаботились о том, чтобы в святилище можно было жить и проводить службу даже в самые лютые
После посещения могилы Тагона я успокоился и перестал вздрагивать от каждого шороха. У меня не было ни сил, ни времени на то, чтобы беспокоиться о королевских шпионах. Я обживал подземное святилище, искал в лесу последние грибы, ловил рыбу в небольшом лесном озерце, которое нашел во время своих скитаний, а на ближайшей звериной тропе выкопал большую яму и приготовил ловушку, вкопав в земляное дно остро заточенные колья. На третий день я обнаружил в ней молодого кабанчика. Первое время звери совсем не боялись меня и сами шли в руки. Со временем они стали осторожней, но к тому моменту я уже успел сделать кое-какие запасы на зиму. Все, что удавалось найти или поймать в лесу, я словно белка или барсук тащил в свою нору и прятал до лучших времен. Борьба за выживание полностью захватила меня, поэтому воспоминания об ужасах, которые произошли со мной в столице, на какое-то время отступили на задний план. Нет, я ничего не забыл, но боль потерь притупилась, а обида растворилась, словно соль в миске с водой. За два года проведенных на севере я научился охотиться и заготавливать мясо впрок, поэтому умереть от голода не боялся. Гораздо больше меня беспокоило вынужденное одиночество, но послушников с раннего детства учили тому, что молитва может заменить общение с живым человеком, поэтому очень скоро я перестал об этом думать. Живя в монастыре, я забыл, что такое семья и тепло родного дома, а недолгое знакомство с Ругоном и остальными людьми, которые проявили участие в моей судьбе, так и не научило меня тянуться к первому встречному в поисках понимания и любви.
Зима в этом году выдалась короткая и теплая. Пересидев морозы в подземном храме, словно медведь в берлоге я стал потихоньку выбираться на поверхность. К людям меня не тянуло, поэтому к Паусу я старался не приближаться, зато обошел все окрестные леса и теперь знал их, как свои пять пальцев. За время зимовки я отрастил длинные волосы, потому что подравнять меня под горшок было некому, и отпустил бороду. Наверно никто, из моих прежних знакомых встретив меня на улице, никогда бы не узнал в угрюмом лесном жителе прежнего Тибона. Лицо мое было вечно вымазано в саже, кожа обветрилась и огрубела, а руки покрыла многодневная грязь, через которую проступали зажившие шрамы от порезов и царапин.
Весной, когда достаточно растеплело я сходил к лесному озеру и искупался. Если вода в Суре была еще холодна, как лед, то в озере она уже успела нагреться. С большим трудом мне удалось смыть с себя заскорузлую грязь и кое-как отстирать одежду. Я вовсе не собирался превращаться в лесного демона, а моя неряшливость объяснялась только тем, что в подземном святилище я был лишен простых удобств, которые окружали человека в городе или в деревне. Бани у меня не было, а воду приходилось таскать издалека и для нормального мытья ее никогда не хватало.
Несмотря на то, что в святилище никто не заглядывал, я старался, как мог исполнять обязанности смотрителя и честно отмечал все церковные праздники. Вот и сегодня в день святого откровения я украсил храм зелеными ветками березы и тополя, а при входе повесил сплетенный из них же венок. Помолившись, я выбрался наверх, присел на поваленное бревно, облокотился о ствол стоящего сзади дерева и подставил лицо теплым солнечным лучам. Убаюканный пением птиц и шумом ветра я неожиданно задремал, поэтому не сразу сумел расслышать в чаще чьи-то осторожные шаги. Любой дикий зверь почует чужаков за версту, но люди, к сожалению, не обладают тонким слухом и обонянием, поэтому я заприметил незнакомцев только тогда, когда они уже выбрались из леса на опушку. Никакого оружия кроме ножа у меня с собой не было - саблю и топорик я оставил в храме, поэтому я просто поднялся навстречу чужакам и приготовился к любым неожиданностям. Ко мне в гости пожаловал небольшой караван. Впереди вышагивал черный гвардеец в сопровождении слуг или захребетников. Дворянин шел налегке - доспехов на нем не было, а идущие следом мужчины несли тяжелые походные мешки. Последним в отряде оказался мальчишка лет семи-восьми, который с интересом выглядывал из-за спин своих спутников. Странная компания совсем не походила на королевских шпионов, и я подумал, что эти люди либо заблудились в лесу, либо специально искали затерянный храм. В любом случае, только боги могли привести их к порогу моего дома, а значит, я должен был принять чужаков, как старых знакомых. Двери храма днем и ночью открыты для всех, и я с радостью приму тех, кто ищет утешения и благословения богов.