По-другому
Шрифт:
– Только чая? А как же поесть после тяжелого рабочего дня?
– Я не голодна.
– А что так? Накормил кто-то?
Да что за день-то такой, а?!
– Кость, а ты на каком основании интересуешься? Мы разводимся. Разве нет? Не сегодня, так завтра подпишем бумажки и разойдемся как в море корабли. И ради Юльки, пожалуйста, давай это сделаем по-человечески. Оставь ты нам с дочкой квартиру, я выплачу твою часть, – повторяю в который раз. – Не веришь – я тебе напишу расписку.
– Дура ты, Вер. Приземленная дура. Копейки какие-то
– Я? Ну, знаешь! Если для тебя это копейки, подарил бы свою часть дочери. Так ведь нет, Кость. Выходит, не такие уж и копейки, да? Или ты тоже приземленный дурак?
Может, зря я, конечно, так говорю. Рожкову правда явно не по нраву. Но сколько можно меня оскорблять? Что за день сегодня?
– Я себе будущее на сто лет вперед обеспечил. Осталось лишь немного подождать. А ты еще локти будешь кусать. Одна. Потасканная и никому не нужная.
– Одной я не буду хотя бы потому, что у меня есть дочь.
– Ну, жизнь – штука сложная. Может, и дочери не станет.
Как раз этот момент Юлька выбирает, чтобы вернуться.
– Мам! У тебя почему еще ничего не готово?! – возмущается, подперев бока кулачками. А у меня внутри дрожь, а у меня в голове паника… Как только дочь не напугать?! Не задушить в объятьях? Слова Костика выбивают почву у меня из-под ног. Поселяют в душе предчувствие худшего. Понятно, что именно на это он и надеется, но все же! Это уже второй раз, когда он мне едва ли не прямо говорит о том, что может разлучить нас с Юлькой.
– Решила, что будет лучше сделать это вместе. Пойдем? – моргаю, поглубже заталкивая панику внутрь себя.
Одну несчастную открытку мастерим весь вечер. Юлькина фантазия разгулялась. И там, где задумывалось обычное сердце, вырезанное из бумаги, появились цветы и стрела.
Ближе к ночи от Ефрема приходит сообщение с прикрепленной к нему фотографией забытой Валентинки.
«Вы забыли».
«Ничего. Завтра заберу».
«Муженек не расстроится, оставшись без подарка?»
«Папа? Ты, наверное, хотел написать – папа».
Не желая знать, что Ефрем ответит мне на это сообщение, отключаю телефон. Укладываемся с Юлькой в кроватку. Костику даже в голову не пришло уступить мне взрослую спальню. Все, что мне оставалось – либо перебраться в гостиную, куда он в любой момент может зайти, либо к Юльке. Я выбрала последний вариант из-за пусть и хлипкого, но все же замка на двери.
Сон не идет. Маньячные взгляды Костика не добавляют аппетита за завтраком. Закидываю Юльку в садик и еду к Ефрему. Я успела полюбить его дом за то время, что здесь работаю. Теперь это даже работой нельзя назвать. Мне нравится поддерживать его в чистоте, я кайфую, готовя новые блюда для своих мальчиков, как их про себя зову, и даже глажка мне полюбилась. Потому что это какой-то особенный вид удовольствия – касаться одежды, которую он не сегодня так завтра наденет. И будет весь день носить… твои касания, получается.
Работу по дому я делаю на совесть,
«Ты можешь переехать ко мне».
«Вы», – уточняет вдогонку.
«Не можем, Ефрем. И ты знаешь почему».
И еще через день:
«Вот тут сдается квартира. Глянь. Я оплачу».
«Это очень далеко от детского сада. Придется ездить на другой конец города».
На это сообщение он ничего не ответил. Я написала:
«Подожди хотя бы до развода. Слушание уже в четверг».
И это сообщение Ефрем тоже оставил без ответа.
Четверга жду как чуда! Но заседание, как назло, переносят из-за болезни судьи.
Еду к Ефрему, а у самой глаза от отчаяния на мокром месте. Кажется, это все никогда не закончится. А ведь я не меньше его устала от этой неопределенности.
Как раз заканчиваю уборку в душевой, когда он заявляется. Мы не виделись практически десять дней. Я отбрасываю тряпку и, устав что-то из себя строить, шагаю впритык к нему и обвиваю руками шею.
– Что с разводом?
– Ничего, – лащусь носом. – Заседание перенесли.
Меринов застывает как изваяние в моих руках.
– То есть вы все еще живете вместе?
– Но ведь не потому, что я этого хочу! – психую я и со всем отчаянием, что во мне скопилось, со всей силой толкаю Ефрема в грудь. Его глаза темнеют. Сжимаются кулаки. Но мне плевать! Меня срывает напрочь! Я еще крепче в него вцепляюсь и впиваюсь в его губы… Я так скучала, боже мой. «А ты скучал?!» – немой вопрос в глазах. Этот гад молчит, будто не понимает, что я без его ответа подохну! И тогда я снова его толкаю. На этот раз гораздо сильнее. А потом еще, и еще, высвобождая бурлящие в груди возмущение и боль. Правда, Меринову довольно быстро надоедает мой концерт. Он за шкирку меня хватает и, встряхнув как котенка, рявкает:
– Какого хрена ты делаешь?!
– Люблю тебя! Хочу тебя… Разве непонятно?!
– Я тебе предложил варианты, – рычит он.
– А я объяснила, почему они мне не подходят!
Скрещиваем злые взгляды, давим, давим, выискивая слабые места… А потом синхронно срываемся и начинаем, как озверевшие, целоваться.
– Скучала по тебе. Так скучала…
– Да ладно. Просто хочешь, чтобы я тебя трахнул.
– Ты серьезно сейчас? – переспрашиваю, не скрывая того, как он меня ранил. Дрожу…