По другую сторону надежды

Friyana

— Я хочу, чтобы мы могли пользоваться им все, — ровно сказал Гарри. — Малфой?

Драко, остолбенело моргнув, машинально поднял, наконец, руку и протянул к ним.

— Надо просто коснуться всем вместе? — уточнил Поттер.

Панси ошарашенно кивнула, не сводя с него пристального взгляда. Не ожидали? — мысленно ухмыльнулся Гарри. Неужели я настолько непредсказуем? Такое признание — это ж почти что еще один полноценный подарок…

И, не давая им времени задуматься или возразить, он решительно опустил четыре переплетенные руки на поверхность сияющего хрусталя.

В

конце концов — это ведь его вещь? Он вправе распоряжаться ей так, как ему кажется правильным. Раз уж он — действительно глава семьи.

* * *

За окнами повисла беспросветная серость — дождь лил еще с вечера, но ночью он убаюкивал, ровно шелестя по стеклу, превращая тихую ласку засыпающих рук в полноценное, упоительное ощущение завершенности. Теперь же, при свете тусклого и какого-то промозглого утра, он неуловимо раздражал, вынуждая стискивать зубы и морщиться.

А еще больше раздражали порывы шквалистого ветра, от которых чуть слышно, но противно скрипели ставни и потрескивали решетки на окнах.

Не то чтобы Драко не любил ветер. Просто непогода, наползшая на Хогвартс еще неделю назад, в середине когда-то душного лета, пока только усиливалась, и Малфой все чаще ловил себя на мысли, что тоскует по солнцу. Он привыкал к теплу медленно, как прихотливое растение, и врастал в него, казалось, всей кожей — ему не нравилось теперь даже то, что дождь зарядил, похоже, на всю ближайшую вечность.

А, возможно, ему просто не нравился дождь, вызывая не лучшие ассоциации.

От очередного порыва хлопнула ставня, и свернувшийся в кресле Гарри тоже едва заметно поморщился, отбрасывая в сторону пергамент и разворачивая следующий.

— Может, не стоит так активно напирать на Министра? — хмуро поинтересовался он у Луны, поднимая голову. — Это выглядит так, словно нам есть что предложить взамен.

Та отмахнулась, не глядя.

— Вот именно так пусть и выглядит, — резко ответила за нее Панси. — Люди сами придумают, что должно быть взамен. Наше дело — только растормошить их и натравить на существующее правительство.

Они иногда сплачивались вот так — даже не глядя друг на друга, но словно превращаясь в неразрывно связанную единицу, непробиваемую стену, и несмотря на молчание и кажущуюся заинтересованность Луны лежащим перед ней текстом, становилось ясно, что она вся — на стороне Панси. И они будут упираться до последнего, полагая, что им виднее.

— Нам нечего делать в политике, — упрямо возразил Гарри, переводя на Паркинсон сумрачный взгляд. — Это — не наше дело.

— Не твое, — спокойно поправила Панси. — Вот ты и не заморачивайся. В финансовые заботы Малфоя не лезть ты же способен? Вот и сюда не лезь. Сами справимся.

Драко фыркнул, поглядывая на них из-под упавшей на лоб челки. Смотреть, как бывшая сокурсница ставит Поттера на место, было тем еще развлечением — зная, с какой легкостью Гарри в нужные моменты менял роли, одним яростным рыком или взглядом превращая девчонок в послушные его слову тени.

Он вышколил нас, как натренированную армию, подумал Драко, глядя на снисходительную улыбку снова опустившего голову Поттера. Мы выучили, где можно настаивать, а где необходимо заткнуться и действовать, не

думая в эти моменты, не рассуждая, не слыша ничего, кроме голоса Гарри. Это ведь даже уже не любовь — это намного больше. То, чего никогда не было, наверное, даже у Дамблдора — ему, насколько Драко помнил, все-таки пытались возражать, выражать недовольство и прочие не всегда уместные сомнения… пусть даже и поступали в итоге все равно так, как он хотел.

Хотя, наверное, Дамблдор — как и Том Риддл — никогда бы не смог отдать своему ближайшему кругу равноценную власть над ним. То, что с такой легкостью вчера сделал Гарри, настроив подаренный ему связующий амулет на всех четверых.

— Доброе утро! — раздался из камина срывающийся от радости голос.

И очарование кончилось.

Закончилось все, мгновенно — остался только промозглый сумрак за окном, и неровный свет факелов, и до оскомины приевшаяся фигура осторожно выбирающегося на ковер Уоткинса.

И тоска.

— Джерри?.. — как-то неуверенно уточнила вскинувшая голову Луна. — У тебя все в порядке?

— Все замечательно! — выдохнул тот, с размаху падая в кресло напротив Гарри и вытаращиваясь на него с диким энтузиазмом. — Лучше и быть не может! Честное слово.

Драко невольно поморщился — сегодня и без того нередко несдержанный Уоткинс превзошел сам себя. От него так хлестало сумасшедшей, безумной, какой-то отчаянной радостью, словно он только вчера, всего на день оставшись без связи с Поттером и его советов, самолично придушил Финнигана и пришел поделиться новостью. А точнее — попросту похвастаться.

Он был горд собой и счастлив настолько, что от его эмоций сводило зубы. И мгновенно разболелась голова — боль потекла от висков к плечам тупыми усиливающимися толчками. От Драко не укрылась мелькнувшая на лице Луны гримаса — ей тоже было тяжело находиться рядом с настолько возбужденным существом. Точнее, ей наверняка было на порядок больнее.

— Так, вот что! — не выдержав, рявкнул Малфой. — А ну, живо приведи себя в порядок и успокойся! Тебе не говорили, что…

— Драко! — прошипела Панси, буравя его тяжелым взглядом.

— Что — Драко? — повернулся к ней тот. — Кажется, я слишком долго молчал в тряпочку, и эта разнузданная скотина успела распуститься вконец.

Его трясло — руки дрожали от едва сдерживаемого гнева, и тот факт, что Уоткинс даже не удивился его вспышке, лишь снисходительно хмыкнул, отвечая одновременно и на горящий взгляд Поттера, бесил еще сильнее. На самом деле, сейчас Малфоя бесило все — и то, что Джеральд вламывается в их комнаты, как к себе домой, и то, что ведет себя временами, как имеющий все права хам, а не посредник на побегушках, взятый на свою должность за неимением лучших кандидатов… И то, что Северус в последние недели становился все более тягостно задумчив и мрачен при упоминании его имени — что бы там между ними ни происходило, и то, что Луна сейчас сидит, сжав виски ладонями, и молча терпит, терпит — они все только и делают, что терпят этого наглеца, оправдываясь насущной необходимостью, и затыкают ему, Малфою, рот каждый раз, как только тот пытается возмутиться обосновавшимся в их жизнях Уоткинсом, и обвиняют его то в ревности, то в паранойе, то еще непонятно в чем…