По другую сторону тепла
Шрифт:
— Боюсь, что тебя это не касается, Герм, — ответил Гарри, глядя в огонь.
Гермиона вздохнула.
— Мы правда беспокоимся о тебе, Гарри, — прошептала она. — И я — правда — хочу тебе помочь.
Гарри грустно улыбнулся.
— Никто уже не может нам помочь, Герм, — сказал он. — Мы все превратились в чудовищ, просто не заметили, когда и как. От меня теперь даже Лаванда шарахается…
— Она шарахается от тебя с тех пор, как у нее открылся дар, — отмахнулась Гермиона.
— Нет, — покачал головой Гарри. — С тех пор она избегает ко мне
— Не бери в голову, она же прорицатель, — твердо сказала Гермиона. — Мало ли, как ее теперь видения посещают. Может, ей больше и не нужно к тебе прикасаться.
Гарри вздохнул и положил голову на руки.
— Скажи мне, Герм, — начал он. И тут же поднял голову. — Я же могу задать тебе отвлеченный вопрос? Просто, как неглупому человеку?
— Конечно, — улыбнувшись, кивнула та. — Спрашивай, я тебя слушаю.
— Как ты думаешь… — Гарри снова перевел взгляд на огонь. Он и сам не знал, почему это зрелище с каждым днем притягивало его все больше. — Если человека с детства воспитывают только наказаниями и запретами… Если он почти не видит своих родителей, а, когда видит, получает, опять же, одни наказания… и недовольство… Если он все время напуган, и все его отношения с отцом выливаются в попытки противостояния…
— А мать? — спросила Гермиона.
— Мать… Допустим, мать он почти не знает. Может, даже любит ее… но он все равно вырос, не зная, каково это, когда она рядом. И вся его жизнь — это чередование кнута и пряника… Скажи, как ты думаешь, он может вырасти… ну, хорошим человеком?
Гермиона хмыкнула и поджала ноги, прикрывая колени пледом.
— Я думаю, это не связано одно с другим, Гарри, — сказала она, пристально глядя на него. — Человек, которого ты описываешь, может вырасти и циничной сволочью, и щедрым добряком. Одно я могу тебе сказать точно — он будет махровым интимофобом.
— Кем? — переспросил Гарри.
— Человеком, не способным создать близкие отношения и не умеющим их поддерживать. А, возможно, и не желающим.
Гарри закусил губу и задумался.
— И что, это никак нельзя… изменить? Пробиться к нему?
Гермиона вздохнула.
— Можно. Если он сам этого захочет. Видишь ли, если с детства приучить человека к тому, что самые близкие люди могут быть с ним жестоки и безжалостны, он вряд ли когда-нибудь захочет кому-нибудь доверять. Для него доверие — это абстрактное понятие. А также доброта, любовь и, наверное, даже дружба. Он всегда будет подсознательно ожидать от всех подлости.
— Но боль же он чувствовать может? И сострадание?
— Зависит от того, насколько он сам замкнулся в собственной боли. Но в целом — да. — Гермиона задумалась. — Может быть, это вообще единственное, что способно вытряхнуть такого человека наружу из его мира.
— Что именно? — спросил Гарри.
— Чужая боль. Если она покажется ему отголоском его собственной.
Гарри снова вздохнул и опустил
— Но доверять он все равно никому не сможет. Скорее всего, никогда, — закончила Гермиона, глядя на него. — Зачем тебе все это?
— Просто… понять хочу, — пожал плечами Гарри. — Совсем я в людях не разбираюсь… не то, что ты.
Он даже нашел в себе силы улыбнуться ей. Улыбка осторожно вернулась обратно.
— Ты читала что-нибудь о стихийной магии, Герм? — неожиданно для самого себя спросил Гарри. — Я пытался найти в библиотеке, но там даже в Запретной Секции ничего нет.
— Ничего себе вопросики, — охнула Гермиона. — Зачем тебе эта дрянь?
— Почему дрянь? Это же не Черная Магия, почему от нее все так дергаются?
— Потому что это дрянь, — отчеканила Гермиона.
— Ну, то есть, ты все-таки о ней читала, — усмехнулся Гарри. — Давай, поделись, где ты могла выцарапать книгу, в которой есть хоть что-то об этом.
— В библиотеке поместья Блэков, где же еще, — хмыкнула она.
Гарри улыбнулся и закрыл глаза.
— Я мог бы догадаться, — сказал он. — Так расскажи, не томи. Что в ней такого ужасного?
Гермиона вздохнула.
— Она забирает душу у мага, который сдуру решил ею воспользоваться.
— И что, он становится плохим? Злым?
— Нет. Он просто перестает быть человеком.
— Умирает?
— В конечном итоге — да, насколько я поняла.
— Герм, а как становятся стихийными магами? Об этом ты что-нибудь знаешь?
— Вроде бы — просто становятся. К этому есть какая-то предрасположенность, и еще я, кажется, читала, что большая часть стихийных магов — это выходцы из чистокровных семей. Просто подавляющее большинство. Но как именно они в это влипают, я не знаю. Наверное, по своей воле выбирают… такой способ управления силой.
Гарри задумался, вспоминая слова Малфоя и его искаженное яростью лицо: «Управлять? Поттер, ты рехнулся, что ли? Стихией нельзя управлять! Невозможно! Ей можно принадлежать, питать ее. Растворяться в ней. И только так быть ее частью!»
— А какая у них… сила? — спросил он, наконец. — В чем она проявляется?
— В основном, это психические атаки, — сказала Гермиона. — Самое сильное и, одновременно, самое уязвимое место стихийного мага — это его психика. Они просто мастера ковыряния в чужих мозгах. И в чужих душах. Что не удивительно, раз у них своей нет.
— А как же всякие плевания огнем и насылания землетрясений? Этого они не могут?
— Вроде бы, нет. Во всяком случае, про это там ничего не было сказано.
Гарри снова задумался.
— То есть, это не боевая магия, — сказал он, помолчав.
— Не боевая, — кивнула Гермиона. — Скорее, психологическая. Кстати, еще вспомнила — среди них необъяснимо высокий процент самоубийств. Видимо, и впрямь у них психика — слабое место.
Гарри вздохнул и уставился на огонь, запустив пальцы в свою непослушную черную шевелюру. Вот и попробуй разберись, как ему все это должно помочь понять Малфоя.