По Европе
Шрифт:
Один из сторонников министерства, депутат, близкий к министерству, отвёл меня в сторону, когда я задал ему вопрос:
— А как, по вашему мнению, знает правительство, где m-me Эмбер?
— Видите ли, мой молодой друг, правительство должно быть мудро и предусмотрительно. Правительство Комба таково. Это продолжение правительства Вальдека-Руссо! Правительство должно иметь в руках нити от всего. Но только иметь в руках, — а дёргать за эти нитки только тогда, когда это будет нужно! Как говорил Фушэ: «Полиция всегда должна иметь наготове, в запасе, заговор». И открывать, когда надо! Нужный момент, — и открыл. Предусмотрительное правительство должно знать где m-me Эмбер. Но мудрое правительство
33
Суд (фр.).
Обедал я на Монмартре.
В артистическом ресторанчике «полковника Лисбонна», полковника коммуны, человека, который был помилован за десять минут до расстрелянья, человека, три раза в своей жизни приговорённого к смертной казни, бежавшего с каторги, — обедало обычное общество: художники, музыканты, непризнанные гениальные поэты.
Ругали знаменитых художников, «мэтров».
— Идиоты! Разжиревшие скоты! Не принимать произведенья, — oeuvre’a! oeuvre’a! [34] — только потому, что у женщин тело нарисовано зелёное! Придирка! Зависть! Рутинёры! Подлецы!
34
Произведение! (фр.)
Ругали «мэтров»-музыкантов.
— Идиоты! Болваны! Чиновники! Снимать копии с Вагнера — больше ни на что не способны! Не исполнять произведенья только потому, что оно сразу написано в разных тонах! Обскуранты! Балбесы! Ослы!
Ругали «мэтров»-литераторов.
— Формы им! Содержание! Шарлатаны! Зажиревшие буржуа! Боятся конкуренции! Скоты.
Кто-то попробовал было сказать:
— А в Мартинике-то, говорят, целый город провалился…
На него цыкнули со всех сторон:
— А провались хоть полмира! Ну, её к чёрту, эту политику!
Говорили только о художественных новостях:
— Икс хотел лепить группу женщин. Фурий! Но увлёкся первой же натурщицей!
— Живут теперь вместе!
— И она запрещает, чтоб перед ним кто-нибудь ещё раздевался!
— Вместо группы женщин вылепит только одну!
— Вместо фурий — фурия!
— Зато — настоящая!
— Погиб теперь для искусства! Будет лепить теперь всю жизнь одну и ту же бабу!
— Раздевать перед всем миром свою жену!
— Какое удовольствие для мира!
— Ты какой сыр жрать будешь? — спросил меня патрон, «полковник».
— Бри!
— Кто нынче жрёт бри! Дать ему Комб-Эмбер.
И это произношенье слова «комамбер» вызвало всеобщий хохот.
— Сюда Комб-Эмбер!.. Сюда… Сюда… И мне Комб-Эмбер!.. Да здравствует полковник Лисбонн!
— А разве Комб знает, где m-me Эмбер? — воскликнул я.
Это вызвало новый взрыв хохота.
— Дважды два четыре!
— Знаете новость; в Париже выстроена Эйфелева башня!
— Последнее известие; на свете был всемирный потоп.
Посыпалось на меня со всех сторон.
В этот вечер я ужинал в компании артистов.
— Вот, господа, один вопрос, который меня мучит весь день. Что вы думаете об этом, господа? Знает правительство, где m-me Эмбер?
— Tu es b^ete, mon vieux! [35] —
Остальные не ответили даже этого.
Я возвращался домой пешком.
35
Ты тупица, старина! (фр.)
36
Почему нет? (фр.)
Жалкое и несчастное существо, бродившее по тротуару, обрадовалось, когда я протянул два франка.
— Как вы думаете, mademoiselle, знает правительство, где m-me Эмбер?
По её усталому больному лицу скользнула улыбка:
— Как вон тот полицейский, который стоит здесь, чтоб гнать таких женщин, как я, с тротуара, — знает, чем я занимаюсь. Pardon, я вас оставляю. Из 2 франков, которые вы мне дали, я должна пойти и дать ему один.
Я позвонил к себе в Grand-H^otel.
— Не приезжала m-me Эмбер? Не остановилась у нас в отеле? — спросил я отворявшего дверь консьержа, опуская ему в руку франк.
За франк он сказал:
— Merci.
А на вопрос ответил улыбаясь:
— Об этот надо спросить у monsieur Комба.
Перед смертной казнью
Я передаю вам этот рассказ так, как сам его слышал от бывшего помощника смотрителя блаженной памяти Большой Рокетской тюрьмы.
Пьер Верно и Жак Майо сидели вместе и ожидали казни.
Когда их привели обоих в одну и ту же камеру, они с любопытством посмотрели друг на друга.
— Вы к чему?
— А вы?
— Я к гильотине.
— Я тоже.
Они кисло улыбнулись и пожали друг другу руку.
— Вы за что?
— А вы?
— Я за кокотку.
— А я за старика. Много взяли?
— Я? Ничего. Меня поймали на месте.
Жак Майо расхохотался.
— Ну, а я так попользовался! Старик попался жирный. Ужасная гадина при жизни, но хороший покойник.
— А вы его знали при жизни? — спросил Пьер Верно.
— Нет! — беззаботно ответил Жак Майо. — У меня никогда не было знакомства в таких кругах. Богатый рантье. Иногда лишь приходилось встречаться с людьми этого круга, но, вы понимаете, знакомство не продолжалось. Я давал им coup de p`ere Francoise, [37] — и всё.
37
Удавить платком, напав сзади.
И Жак Майо прошёлся по камере, потирая руки.
— Вам холодно?
— Нет, я вспоминаю о некоторых, недурных делах. Это было тоже не из плохих. Старик был каналья препорядочная. Настоящий гад. Я слыхал о нём много от девиц. О нём много рассказывали. Он брал самых несчастных и последних тварей. Свинья! Что он только выделывал. Потом он платил им гроши и выгонял. Он был очень известен среди них. Старый судья на пенсии и вдовец. Раньше дававший деньги под проценты. Очень уважаемый человек среди своих. Он прожил всю жизнь с женою, в порядочном обществе, примерным семьянином, судьёй, буржуа, а теперь, на старости лет, вознаградил себя за всё. Жизнь, чёрт возьми, прошла скучно, и старик навёрстывал. Он жил один в небольшой квартирке и не имел даже прислуги, чтоб удобнее было устраивать оргии. Днём он принимал друзей и клиентов, а по вечерам выходил тихонько, бродил по улицам, набирал себе голодных тварей и вёл их к себе. Скотина!