По ходу пьесы. История одного пистолета. Это его дело. Внезапная смерть игрока. Идея в семь миллионов
Шрифт:
— Мы сбоев не давали. Опалубка всегда готова была к сроку. А вот у бетонщиков действительно что-то не ладилось. Бетон долго не схватывался, и мы задерживали снятие опалубки.
— Может быть, цемент был плохой?
— Стояновский сначала тоже так думал и грозил отдать жуликов с бетонного завода под суд. Но потом провел какие-то анализы, и оказалось, что бетон в порядке.
— Что же, по-вашему, было причиной того, что бетон не отставал от опалубки?
— Опалубка не отставала от бетона, — поправил Фаенцкий. — Держалась как приклеенная.
— На стройке немало разных специалистов. Что они говорили?
— Со специалистами дело известное: одни говорят одно, другие — другое. Всяк сваливал на соседа.
— А что говорил Стояновский?
— Я же сказал, сначала он грозил бетонщикам, а потом послал пробы бетона и цемента на анализ. Из института ему сообщили, что все анализы в норме, я сам слышал, как он разговаривал по телефону.
— Ну и что дальше?
— А дальше — Стояновский звонил в производственный кооператив, на котором прежде работал и откуда нам доставляют виксил. Он предполагал, что, может, виксил подводит, если цемент в норме, а опалубка не снимается с бетона и накрепко к нему пристает.
— И что ему там ответили? — Поручик понимал, что в эту минуту решается судьба его новой следственной версии.
— Они уверяли, что у них с виксилом все в порядке. Стояновский просил их произвести анализ виксила и сказал, что проведет такой анализ у себя.
— Когда это было? Вы можете вспомнить?
— Инженера убили, кажется, во вторник? Так?
— Да. Четырнадцатого сентября. Это был вторник.
— Ага, так… значит, разговаривал он в субботу. Теперь я вспоминаю: в тот день мы раньше заканчивали работу, а я из-за этого чертова бетона сидел на стройке до самого вечера. Было, наверное, часов около десяти, когда инженер с ними разговаривал.
— Чем закончился разговор?
— Насколько я понял, они сказали, что сами сделают анализ и позвонят, если у них окажется что-то не в порядке.
— Ну и как — позвонили?
— Не знаю. Я ведь здесь не сижу, может быть, и звонили. Стояновский мне ничего не говорил.
— А скажите, после смерти Стояновского производительность сразу опять возросла?
— Да, примерно через неделю после его похорон. Сначала опалубка стала сниматься через четыре, а не как до этого пять-шесть дней, а потом пошло и вовсе хорошо. Стало хватать трех дней.
— Подумайте и постарайтесь вспомнить, не связано ли повышение производительности труда с тем, что у вас кончился старый запас виксила и кооператив «Строитель» завез вам новую партию?
Мастер задумался, что-то в уме прикидывая, потом с нескрываемым удивлением ответил:
— Вы правы, так оно и было. Когда привезли новую партию, на складе оставалось всего две бочки, потому на склад виксил не повезли, а разгрузили прямо на стройплощадке. И только когда завезли вторую партию, инженер Вольский, ставший бригадиром после Стояновского, отправил ее на склад.
— А те две бочки, что оставались от прежних запасов, вы использовали?
— Кажется,
— Вы помните, где именно стояли старые бочки?
— Конечно. Ведь виксил со склада всегда я получал.
— А показать их мне сможете?
— Пожалуйста, если хотите…
— И даже очень…
— Тогда пойдемте!
В большом, обитом жестью сарае, приспособленном под склад подсобных материалов, толкучка была неимоверная, мягко говоря, порядка маловато. Да и как могло быть иначе. То и дело подъезжали грузовики со стройматериалами; каждый торопился, норовили побыстрее разгрузиться. А другие ждали получения с подписанными уже нарядами и тоже спешили. Кладовщик с помощниками сбивались с ног, отпуская и принимая.
— Осторожнее, пан поручик, тут недолго измазаться, — предупредил Фаенцкий, когда они пробирались в дальний угол склада. Чесельского не надо было предупреждать — он хорошо понимал, где находится, и помнил, что на нем почти новый костюм. Наконец они добрались до места.
— Вот они, — показал Фаенцкий, — стоят. А недавно привезенные сгрузили у самого входа, с правой стороны.
Чесельский открыл портфель, достал из него две баночки с цифрами «один» и «два» и попросил кладовщика наполнить их виксилом из бочек. Тот старательно выполнил его просьбу.
— Теперь покажите мне те партии виксила, которые поступили уже после смерти инженера Стояновского.
— Это будет труднее. Виксил нам привозили два раза, — стал объяснять Фаенцкий, — я, пожалуй, не отличу, какие бочки раньше, а какие — позже. Ты не помнишь? — обратился он к кладовщику.
— Если вы не знаете, то я и подавно, — ответил тот. — Ведь вы сами всегда показываете, куда их ставить, чтобы удобнее было получать.
— Ладно, ничего страшного, — успокоил их поручик. — Возьму просто пробы из двух разных бочек.
Через два дня томительного ожидания отдел криминалистики выдал заключение, из которого следовало, что «в жидкости, содержащейся в присланных на исследование пробирках под номерами «один» и «два», не обнаружено никаких следов зеосила. В пробирках же под номерами «три» и «четыре» зеосил содержится в установленном нормами объеме».
Получив этот документ и по достоинству оценив всю его важность, Чесельский тут же отправился на доклад к шефу. Войдя в кабинет, он не без чувства некоторой гордости положил документ на стол:
— Итак, все наконец становится ясным: банда расхитителей обосновалась в промкооперативе «Строитель», и предмет ее преступных интересов — чрезвычайно дефицитный и дорогостоящий, импортируемый из-за границы зеосил.
Инженер Стояновский, благодаря высокой степени организации труда в своей бригаде, нащупал реальный путь раскрытия преступной деятельности в кооперативе и потому погиб. Роковым для него явился телефонный звонок, когда он сказал, что сам проверит качество виксила. Через два дня после этого звонка Стояновский был убит.