По ходу пьесы. История одного пистолета. Это его дело. Внезапная смерть игрока. Идея в семь миллионов
Шрифт:
— Войцеховская рассказала нам немало интересного. Ее показания могут иметь для дела решающее значение.
— Вы действительно думаете, — поручик взглянул на полковника, — что Бадович…
— Не о нем речь. Но чем больше мы выслушиваем лиц, причастных к этому делу, тем ярче вырисовывается облик убийцы.
— Что-то, честно говоря, я его не вижу.
— Нужно, Ромек, повнимательнее слушать, что, говорят люди, и вникать в материалы дела. А в нем есть уже почти все. Ничуть не сомневаюсь, что показания трех еще не опрошенных: Ясенчака, Войцеховского и Потурицкого — дополнят
Поручик Межеевский не разделял оптимизма полковника, но предпочел не спорить. К тому же он знал, что полковник Немирох редко ошибается в своих предположениях.
Глава XII
СЕРЬЕЗНЫЕ АРГУМЕНТЫ ВРАЧА
— Вы, полковник, спрашиваете, как это я, опытный врач-кардиолог, не сумел отличить отравления цианистым калием от сердечного приступа? Отвечу. Любой врач в случае скоропостижной смерти склонен всегда связать происшедшее с сердечной недостаточностью. Если, конечно, нет явных признаков инсульта, а они, как правило, бесспорны, и всякая ошибка исключается. Что мог предположить я в случае с Лехновичем? Совершенно здоровый человек после внезапной ссоры падает как подкошенный. А мне известно, что до этого он жаловался на сердце. Когда я подбежал к нему, он был уже без сознания. Вывод один — сердце. Мне ведь и в голову не могло прийти, что среди столь почтенных и уважаемых гостей мог оказаться убийца. У меня были все основания считать эту смерть естественной, так скоропостижно обычно умирают от инфаркта.
— Гм… — Аргументы доктора Ясенчака не до конца убедили полковника. — А запах горького миндаля?
— Я ведь слушал сердце умершего, а не обследовал его рот. Не стану отрицать: я действительно пытался убедить врача «Скорой помощи» увезти Лехновича в больницу, хотя хорошо знаю, что реанимационные машины не предназначены для перевозки умерших, и хотел также, чтобы врач зафиксировал смерть доцента по пути в больницу. Но руководствовался я при этом исключительно заботой о Войцеховских. Мне просто-напросто чисто по-человечески хотелось оградить профессора от массы неприятных хлопот и формальностей: вызов в милицию, допросы присутствовавших, ну и прежде всего, конечно, от неизбежных слухов, которые могли нанести ущерб престижу нашего известного ученого.
— А может быть, проще: хотелось скрыть преступление? — жестко бросил полковник.
— Абсурд. Я ведь не убеждал врача «Скорой помощи» оформить свидетельство о смерти, а лишь просил забрать тело. В больнице при всех обстоятельствах должны произвести обязательно вскрытие и установить причину смерти. Я был абсолютно убежден, что вскрытие подтвердит мой диагноз и все обойдется без скандала. Теперь же, конечно, совершенно ясно, что при вскрытии мой диагноз никак не мог подтвердиться и дело все равно передали бы в милицию.
— Вы знакомы с нашим судебно-медицинским экспертом Малиняком?
— Знаком. Мы когда-то вместе работали.
— Вы с ним говорили об этом деле?
— Говорили. Но звонил не я ему, а он мне. Уже после весьма милого приема
Полковник улыбнулся:
— Ну, к банде не банде, а факт остается фактом: кто-то из вас — преступник. Надеюсь, у вас в этом нет сомнений? Не думаю, что Лехновичу самому захотелось в гостях у Войцеховских выпить лошадиную дозу цианистого калия.
— Ценю ваш юмор, но одно могу сказать с полной определенностью: подозревать меня в причастности к этому преступлению по меньше мере смешно.
— А почему? У вас имелись весьма веские основания убрать Лехновича.
— Я знаю закон и положение о презумпции невиновности. Какие у вас есть доказательства?
— Их набралось порядочно. Ваша ненависть к Лехновичу широко известна. Достаточно вспомнить судебный процесс о непризнании вашего отцовства, дело об избиении или попытке к избиению доцента.
— Вы, полковник, ссылаетесь на факты шестнадцатилетней давности, — ощетинился Ясенчак.
— И тем не менее все эти шестнадцать лет вы продолжали питать ненависть к Лехновичу. Вы никогда не бывали у Войцеховских, если заранее знали, что там будет и он. На торжествах по разным поводам, например, на именинах профессора, вы всячески избегали встреч с доцентом. И в прошлую субботу вы наверняка не пришли бы к Войцеховским, если бы знали, что там будет и Лехнович.
— Тут вы правы — не пришел бы.
— Оказавшись в столь неприятной ситуации, вы вполне могли прийти к выводу, что наконец-то настал весьма подходящий момент разрубить этот гордиев узел. Тем более что склянка с белым порошком прямо просилась к вам в руки.
— Повторяю еще раз — все это сплошной вымысел. Кровная месть спустя шестнадцать лет? Какой вздор!
— У вас были поводы для преступления и значительно более поздние.
— А именно?
— Ревность.
— К Лехновичу? Он унизил мою жену куда как больше, чем меня. И она, естественно, ненавидела его сильнее, чем я.
— Следовательно, вы полагаете, — спокойно спросил Немирох, — что убила она.
Ясенчак обалдело уставился на полковника.
— Вы хотите поймать меня на слове?!
— Ничуть. Я только делаю логический вывод из вашего заявления.
— В таком случае прошу принять к сведению мое заявление: ни я, ни моя жена Кристина к этому преступлению не имеем никакого отношения.
— Пани Кристину я не подозреваю в убийстве.
— Спасибо и на том.
— Сколько раз в субботу у Войцеховских вы спускались в лабораторию за льдом? До ужина или после ужина?
— Я не ходил за льдом.
— А за чем вы ходили?
— Я вообще не спускался в лабораторию.
— Значит, в тот вечер вы не были в лаборатории Войцеховского? Должен вам напомнить: вы обязаны говорить только правду.
— Я был в лаборатории, — доктор захлебывался от ярости, — был вместе со всеми гостями Зигмунта. В обязательный ритуал приемов у профессора входит демонстрация гостям виллы, и в первую очередь лаборатории.
— И больше в подвальное помещение вы не спускались?