По краю огня

Федотова Надежда Григорьевна

— Рашид, — не поворачивая головы, сказал он. — Проверь, что там с баней, и распорядись, чтобы ужин подали через час.

— Да, мой господин, — шарарец, споро подхватив падающую накидку, перебросил ее через локоть и уточнил: — Прислать вам Рами?

Хозяин кивнул. Спину тянуло, и Рами, старый раб-банщик, известный своим мастерством на весь Дворцовый холм, сегодня был шафи определенно необходим. «Жаль, ни один из его учеников так и не дорос до учителя, — подумал Мурад ан Махшуд. — Разве что Гаяр… Но он свободный человек и выбор свой уже сделал. А у Рашида к банному делу нет ни малейшей способности, только костями рисковать понапрасну».

Шафи философски вздохнул про себя — как боец его прислужник был почти легендой, но что на кухне, что в бане ему за тем же Гаяром

было не угнаться. «Фаизу повезло с тенью, — подумал шафи. — Впрочем, если он всё же сменит Дворцовый холм на Песчаный замок, Гаяр останется не у дел — и можно будет позвать его к себе. Хоть подсластить пилюлю!» Ан Махшуд поморщился — как всегда бывало, стоило ему вспомнить об ордене Длинной тени, и направился в баню. Она была уже готова, банщик тоже не замедлил явиться, так что вскоре полную горячей воды купель сменил теплый мраморный стол, а Рами, пыхтя, взялся за дело. Его умелые руки разминали каждую мышцу, пальцы безошибочно отыскивали самые крошечные узелки напряжения, и тянущая боль в спине потихоньку сходила на нет. Шафи, расслабившись, прикрыл глаза.

— Что, Рами, — спросил он, — всё благополучно?..

Даже редкие минуты отдыха глава почтового двора не привык тратить на себя. А Рами, благодаря редкому таланту, был желанным гостем в любом уголке Дворцового холма и всегда был в курсе самых последних событий.

— Всё хорошо, мой господин, — с усердием налегая ему на плечи, отозвался раб, и чуткое ухо шафи уловило в его голосе сдерживаемое нетерпение. Очевидно, Рами разжился отменной новостью — и теперь до дрожи в членах желал поделиться ею с хозяином. — Даже очень хорошо… Вчера светлейшая принцесса Ашхен весь день провела в постели — так ей нездоровилось, а нынче утром к ней призвали госпожу Ясмин, и подозрения подтвердились.

Мурад ан Махшуд приоткрыл один глаз. Госпожа Ясмин была самой опытной и уважаемой повитухой гарема, она пользовалась личной благосклонностью светлейшей аль-авалу, и по пустякам из покоев в покои ее не гоняли.

— Подтвердились? — боясь обмануться, переспросил он. — Я правильно тебя понял, Рами?

— Да, мой господин. Теперь осталось дождаться, что взойдет первым — ячмень или пшеница…

Шафи удовлетворенно прищурился. Хвала Четырем, наконец-то! Принцесса ожидает дитя, и если первым взойдет ячмень — будет сын. Примета, конечно, полной гарантии не дает, однако…

— Хорошо бы ячмень, — обронил ан Махшуд. — Где сейчас шахри ан Фарайя, Рами?

— В покоях супруги, мой господин, — доложил тот. — Еще со вчерашнего дня. С тех пор, как принцесса почувствовала себя дурно, он ни на шаг от нее не отходит.

— Хорошо…

Шафи вновь смежил веки. Молодец, подумал он. Впрочем, на счет Фаиза сомневаться не приходилось, игроком он всегда был блестящим. И воистину преданным долгу.

Разумеется, в гонке Фаиз победил. Три недели в пустынном оазисе под чутким руководством мастера-колесничего дали свои плоды — да и сам шафи не сидел всё это время, сложа руки. Он позаботился о том, чтобы расчистить ученику путь к победе: кого-то из возниц подкупили, кого-то припугнули, кому-то повредили колесницу с тем расчетом, чтобы она продержалась на арене лишь пару-тройку кругов… Единственный, с кем ничего не смог поделать даже Мурад ан Махшуд, был племянник сиятельного шауки — дядя его тоже не дремал, оберегая свои колесницы и своего протеже, так что тут Фаизу пришлось рассчитывать лишь на себя самого. Заур Хаддад-ан-Керим противником был опасным — опытный, бесстрашный, характером в дядю, он приложил все усилия, чтобы колесница соперника не добралась до финиша, и всё рано остался ни с чем. Все его попытки протаранить колесницу Фаиза своей или притиснуть ее к разделительному барьеру, заставив сбавить ход, не увенчались успехом, пусть на последнем круге шафи и пришлось поволноваться — стараниями то ли самого Заура, то ли подручных его дяди повозка Фаиза на последних минутах гонки лишилась колеса и отстала — однако молодому Хаддад-ан-Кериму не пришлось праздновать победу. У самого поворотного столба Фаиз нагнал его, балансируя на последнем оставшемся

колесе, и вырвался вперед за секунду до проигрыша. Его колесница на целых два корпуса обошла колесницу соперника, трибуны взревели, шафи, сидя в ложе подле своего повелителя, с облегчением выдохнул — и сиятельному шауки Рифат-ан-Кериму вслед за племянником пришлось смириться с судьбой… Схватка на арене была зрелищной, победа шахри ан Фарайя — безусловной, и Фаиз удостоился чести принять заслуженную награду из рук самого Селима Тринадцатого — хотя широкую золотую чашу, полную золотых же монет, победителю всё же вручил не он. Стоило Фаизу подняться в роскошно убранную ложу и с трепетом преклонить колена перед своим повелителем, светлейший аль-маратхи лукаво улыбнулся, взглянул на сидящую по левую руку дочь и отдал ей право поздравить героя — коль уж гонка была дана в ее честь. Принцесса, вспыхнув, зарделась от удовольствия, ей поднесли золотую чашу, Фаиз растерянно вскинул глаза, услышав над головой нежный девичий голосок, взгляды их встретились — и шафи не без труда сдержал ликование, увидев, как затрепетали ресницы юной Ашхен…

Несколько дней спустя Мурад ан Махшуд, сидя в компании своего повелителя за игрой в нарр, двигал фишки и с удовольствием вспоминал минувшие гонки.

— Зрелище вышло напряженное, — говорил он, — особенно последний круг! Признаться, по милости молодого Заура я в какой-то момент едва не оставил подушки — всё же Фаиз мне как сын…

— Как не понять, — с улыбкой отозвался Селим Тринадцатый, — ты всегда выделял шахри ан Фарайя, и, надо сказать, не без причины. Этот его проход на одном колесе — редко встретишь такую ловкость и присутствие духа! Тебе стоит гордиться учеником, Мурад.

Шафи польщенно опустил глаза долу.

— Благодарю, мой повелитель. Надеюсь, сиятельный шауки не слишком расстроился, когда его любимый племянник пришел вторым, — как ни крути, Фаиз в свое время был лучшим на манеже Каф-Хаттафи… Ну да, полагаю, Зауру еще представится возможность проявить себя. Очень способный молодой человек, и не его вина, что победа досталась другому. Кстати, я слышал, сиятельный шауки просил для него руки несравненной принцессы Ашхен?..

Аль-маратхи медленно подвинул вперед одну из светлых фишек.

— Просил. И даже несмотря на обидный проигрыш в гонке, пожалуй, я склонен согласиться с тобой — молодой Хаддад-ан-Керим человек способный и далеко пойдет. К тому же, он первый наследник рода Хаддад, а они всегда были верны трону… Не стоит ли сделать выбор в его пользу?

— Решать только вам, повелитель, — занося руку над ближней фишкой черной кости, отозвался Мурад ан Махшуд. — Однако, будь я на вашем месте, я без сомнений бы выбрал Заура. Вы совершенно правы — он человек достойный и далеко пойдет, а уж его происхождение сделает честь любому отцу! Уверен, если вы сочтете возможным этот союз, ни вам, ни принцессе ни дня не придется о нем жалеть.

Селим Тринадцатый раздумчиво кивнул.

— Надеюсь, Ашхен будет того же мнения, — сказал он. И, потянувшись к чаше с щербетом, взглянул поверх доски на главу своего почтового двора: — А что же твой воспитанник, Мурад? Он уже зрелый мужчина и ему давно пора задуматься о семье, особенно теперь, когда род Фарайя вот-вот угаснет. Или он пока не намерен снимать свой траур?..

По лицу ан Махшуда скользнула тень.

— Не намерен, — безрадостно подтвердил он. — Фаиз не знал матери и был глубоко привязан к отцу, такую потерю нелегко пережить. Грешен, я уговорил его участвовать в гонках, надеясь, что это хоть сколько-нибудь его взбодрит, но увы! Стало только хуже.

Шафи, махнув рукой, издал сокрушенный вздох. Селим Тринадцатый понимающе опустил веки.

— Да, припоминаю, — обронил он, — даже на пиру он держался особняком и, кажется, так и не улыбнулся ни разу… Редкая преданность семье! Однако Хизаму его одного будет мало, Мурад. И как бы ни велика была горечь утраты — сыновнего долга она не отменяет.

— Всё так, мой повелитель, всё так. И, поверьте, Фаизу об этом известно, но… Эта молодость!

Не закончив фразы, шафи вновь горестно взмахнул рукой и потянулся к своей чаше. Светлейший приподнял брови: