По краю огня
Шрифт:
— Нет, мой господин, — сказал он. — Я не передумал.
— Жаль, — привычно вздохнул ан Махшуд. — В таком случае, выбирать не приходится! Хизам должен остаться в руках ан Фарайя, и коль уж их единственный представитель в твоем лице не намерен долго задерживаться в миру, он должен оставить себе преемника. Лучше не одного. Тебе нужны наследники, мальчик, и как можно скорее.
Фаиз почтительно склонил голову:
— Я понимаю, мой господин. Я готов.
— Очень хорошо, — удовлетворенно обронил шафи. — У меня тоже всё готово. Жену я тебе нашел. Осталось лишь заручиться ее согласием.
На лице ученика, тянущего к губам чашечку с кофе, отразилось искреннее недоумение.
— Ее
Шафи хмыкнул. И пояснил:
— Принцесса Ашхен — любимая дочь нашего повелителя, поэтому так или иначе ее слово будет учитываться. Но не беспокойся, несмотря на всю избалованность принцесса юна и неопытна, полагаю, тебе не составит труда предстать перед ней в нужном свете.
Фаиз, задумчиво хмуря брови, вернул свою чашечку на серебряный поднос и качнул головой:
— Осмелюсь заметить, мой господин, тогда я должен как минимум увидеться с ней, а это…
— Это я устрою. Через неполные три недели принцессе Ашхен исполняется шестнадцать, и светлейший планирует устроить большой праздник в ее честь. Как ты понимаешь, без гонок на колесницах никак не обойдется и, насколько мне известно, имениннице будет позволено покинуть Дворцовый холм вместе со всей семьей, чтобы полюбоваться на гонки из ложи главной арены Тигриша. Победитель будет приглашен в оную ложу, дабы принять заслуженную награду из рук самого аль-маратхи — и этим победителем должен стать ты.
— Но, мой господин… Ведь я не брался за вожжи со времен Каф-Хаттафи!
— Я понимаю. Однако стоять в колеснице тебе не внове, и в те времена, если мне не изменяет память, ты был одним из лучших?
Фаиз выпрямился на подушках:
— Да, мой господин, но в Сокрытом городе, а не в столице. Не поймите меня превратно, если такова ваша воля, я сделаю всё, чтобы ее исполнить, однако за личную благосклонность повелителя будет бороться не один десяток потомственных колесничих! Разве могу я составить им конкуренцию?
— Можешь или нет, не важно. Составишь. Уж на это власти моей достанет, — глава почтового двора вновь протянул руку к узорчатой пиале, — однако в чем-то ты прав, мальчик. Навыки ты успел растерять, а на арене это ни в коем случае не должно бросаться в глаза. Победа должна быть бесспорной! Так что завтра ты отправляешься в Шарар, в земли клана Поющих Камней — с его вождем я уже условился. Там тебе никто не помешает вспомнить забытое.
Это был приказ, и обсуждению он не подлежал. Ученик покорно склонил голову.
— Как вам будет угодно, мой господин, — сказал он. А про себя подумал: «Принцесса! Да еще и любимая дочь! Неужели во всей Алмаре не нашлось другой девушки?!»
Необходимость женитьбы, при всём равнодушии Фаиза к женскому полу, его не очень-то тяготила. И за наследниками тоже дело не стало бы: в конечном счете, он был молод, на фантазию не жаловался, а пара Алых капель в преддверии ночного свидания сводила на нет все возможные риски — средство это было сильное, с ним не только женщину, с ним и дыру в заборе захочешь!
Однако принцесса?..
Да, шафи замахнулся высоко. Так высоко, что его ученик, даже будучи лучшим, всё-таки не сумел скрыть овладевших им сомнений. Разумеется, он ничего не сказал, но по одному лишь короткому, едва заметному движению его черных бровей Мурад ан Махшуд прочел, что его тревожит.
— Ты несправедлив к себе, мальчик, — покровительственно улыбнувшись, заметил он. — Да, ставка высока, я не спорю, но разве она тебе не по силам? Разве не ты — первый среди равных?..
Молодой человек не нашелся с ответом — хотя, по совести, оный ответ никому здесь и не был нужен. На следующий день воронка перехода доставила Фаиза к безымянному оазису в глубине Шарарской пустыни, где его уже ждал
Позади знакомо зашуршал полог, и Фаиз, вернувшись из прошлого в настоящее, поднялся с коврика для молитвы. Обернулся — Гаяр уже деловито хлопотал у низкого столика возле ложа, расставляя миски и блюдца. Фаиз подошел, окинул взглядом свой нехитрый ужин и скривился:
— Опять одна трава?
— Простите, мой господин, — привычно повинился шарарец. — Но шахри ан Джезе прибудет уже через час, и вам…
— …не следует есть ничего тяжелого, — раздраженно буркнул Фаиз, цитируя мастера-колесничего. Учителем ан Джезе был хорошим, не поспоришь, но нудным до зевоты — и порой чересчур, по мнению Фаиза, преданным делу. Боги с ним, с тем, что мастер гонял его по манежу по несколько часов кряду, не давая даже дух перевести, — это Фаиз еще мог понять. Со времен своего обучения в Сокрытом городе он действительно многое позабыл, а время поджимало. Однако полный запрет на кофе и частичный — на мясо, которое, по твердому мнению неумолимого наставника, «излишне отягощало желудок», был Фаизу совсем уж против шерсти. «Во имя богов, — сердито подумал он, усаживаясь за стол и опуская пальцы в высокую чашу с водой, — что может случиться от пары кусочков курицы? Колесница подо мной просядет, что ли?» Он вытер руки о салфетку, отломил край лепешки, макнул его в соус из взбитого кислого молока с зеленью и без аппетита сунул в рот. Прислужник придвинул к нему поближе миску с пастой из печеных баклажанов.
— Уже недолго осталось, мой господин, — словно угадав мысли Фаиза, проговорил он. — А как вернетесь с тренировки, я приготовлю вам плов с бараниной. Острый-преострый, как вы любите. Жаль, кофе не достать!
Он печально качнул головой. Гаяр был истинной тенью своего господина и жил только его интересами, поэтому запреты мастера-колесничего мало его трогали — по крайней мере, в кофе он точно вреда не видел. Однако все его попытки раздобыть хоть малую толику драгоценных зерен потерпели крах. Вокруг была пустыня, провиант в оазис доставляли воронкой каждый вечер, одновременно с прибытием шахри ан Джезе, а надзирал за отправкой Рашид, верный наперсник шафи. Мураду ан Махшуду нужен был результат, мастер-колесничий обещал ему этот результат при соблюдении определенных условий, Рашиду вменили в обязанность эти условия соблюсти — и против них троих у Гаяра не было шансов. Мысленно сокрушаясь по этому поводу, шарарец выдавил в чашу сок из двух больших апельсинов, разбавил его водой и подал хозяину. Фаиз, скосив глаза на прислужника, фыркнул.
— Ничего, — обронил он, словно бы в утешение — то ли ему, то ли себе. — Два дня осталось поститься.
— Три, — подумав, сказал Гаяр. — Еще состязание.
— А, ну да. Тогда как вернемся с арены — сваришь мне два кофейника сразу! Не победу отпраздновать, так хоть как последнее желание…
В его голосе проскользнула тень невеселой иронии. Прислужник поднял глаза.
— Вы победите, мой господин, — серьезно сказал он. — Вы были первым в Каф-Хаттафи. И шахри ан Джезе вами доволен, я сам слышал.