По лезвию бритвы

Полански Дэниел

— Теперь убирайтесь, — сказал я, когда юноша выпрямился, держа в руке заработанные моей кровью и потом деньги. — Уйдете через другой конец переулка. И не делайте глупостей.

Тот, что удерживал девочку, уставился на меня пристальным взглядом. Потом он оскалился, показав буро-зеленые зубы.

— Теперь будь бдителен, маленький смотритель, и получше сторожи свой заповедник, — произнес он.

— Если еще раз вас увижу, отрежу вам яйца от корня и оставлю истекать кровью на улице.

Старик снова

загоготал мерзким смехом и пошел вспять, его юный спутник побрел следом за ним. Я провожал их взглядом до тех пор, пока не убедился, что они не замышляют напасть на меня, и только тогда сложил бритву и зашагал к девочке.

Ее миндалевидные глаза и смуглая кожа выдавали киренскую кровь, а изодранная одежда и синяки подсказывали, что девочка уже несколько ночей провела на улице. На шее ребенка были деревянные бусы из тех, что до разгула чумы на рынке в Кирен-городе шли по медяку за две штуки. Любопытно было узнать, откуда у девочки эта вещица. Возможно, ее подарила мать, или отец, или кто-то из бесчисленных родичей девочки, лежавших теперь в земле.

Уход похитителей не улучшил ей настроения, и она продолжала рыдать, уже не владея собой. Я присел на колено и легонько пошлепал ее по щеке.

— Прекрати плакать. Никто тебя не слушает.

Дважды моргнув, она утерла нос. Слезы перестали катиться из глаз, но я дождался, пока восстановится ее дыхание, прежде чем заговорил вновь.

— Как тебя зовут?

Я видел, как вздрогнула ее тонкая шейка, будто желая ответить, но девочка не смогла пошевелить губами, чтобы облечь голос в слова.

— Твое имя, дитя, — спросил я вновь, силясь вложить в свой голос хоть чуточку нежности, ибо это тонкое чувство я знал лишь понаслышке.

— Селия.

— Селия, — повторил я. — Больше никто никогда не обидит тебя, понимаешь? Ты не должна бояться меня. Я буду заботиться о тебе, договорились? Я на твоей стороне.

Девочка недоуменно смотрела на меня, не зная, что мне ответить. Время, проведенное ею на улицах, вовсе не привило ей склонности доверять ближнему.

Я поднялся с колена и взял ее за руку.

— Идем. Надо подыскать тебе теплое место.

Начал накрапывать мелкий дождик, но вскоре пошел настоящий ливень. Моя тонкая куртка промокла до нитки, девочке же пришлось довольствоваться одним рваным платьем. Некоторое время мы шли в молчании. Несмотря на то что ветер бил ее хрупкое тело, Селия не плакала и не жаловалась.

Строительство Гнезда было завершено, его лазурная стрела взмыла высоко в небеса, но устройство лабиринта вокруг башни еще продолжалось. Нам пришлось пройти сотню ярдов по изрытой земле, что давалось маленьким детским ножкам не так-то просто, однако девочка отважно справлялась с трудностями. Ее глаза смотрели на башню с трепетом и восторгом, едва она открылась нашему взору.

За пять недель

до того все население Низкого города, пополненное толпами из других частей столицы, праздновало под присмотром отряда гвардейцев переселение Синего Журавля в новую обитель. Я наблюдал издали за тем, как верховный канцлер чествовал величественную фигуру в необычном одеянии. С тех пор никто из местных обитателей еще не отважился прийти сюда и представиться хозяину башни. Теперь, кажется, было самое подходящее время поздравить волшебника с новосельем.

Держа девочку за руку, я, старательно изображая важный вид, зашагал к основанию башни.

На карнизе, в нескольких футах над землей, восседала статуя чудища, уродливое пятно на безукоризненном совершенстве фасада. Ниже под статуей виднелись очертания двери. Я громко забарабанил по центру входа и закричал в ночь:

— Откройте! Откройте немедленно!

Движение горгульи вызвало у нас немалый испуг. Селия даже громко вскрикнула, а я прикусил губу, чтобы не закричать. Тварь над входом повернула свое каменное лицо с какой-то невероятной легкостью и заговорила нечеловеческим, устрашающим голосом:

— Кто это там тревожит ночной покой? Учитель спит, мои юные друзья.

Я потерял сбережения трудного детства не для того, чтобы отступать перед столь любезным отказом, и не видел причин выказывать каменному изваянию большего почтения, чем то, которое проявил бы перед его собратом во плоти и крови.

— Тогда его нужно разбудить, — потребовал я.

— Сожалею, дитя, но я не прерву сон Учителя по воле парочки оборванцев. Приходите завтра, и тогда хозяин, возможно, пожелает принять вас.

Яркая вспышка молнии осветила небо и стройную башню, зловеще вздымавшуюся посреди пустынной земли.

— Так Синий Журавль будет спать в теплой постели, когда у его дверей умирают двое детей?

Каменные брови сурово изогнулись, и невиданное существо сделалось менее дружелюбным.

— Не говорите так об Учителе. Мое терпение не бесконечно.

Все зашло чересчур далеко, чтобы отступать. Даже тогда я понимал, что настойчивость — единственная альтернатива отступлению. Я закричал громче, надрывая голос от напряжения:

— Или Первому магу безразлична судьба людей этого города? Останется ли он в своем замке, в то время как дети Низкого города гибнут от бури? Позови его! Позови, я сказал!

Морда горгульи сверкнула в свете луны, и я осознал, что подвергаю серьезной опасности себя и девочку. Каменное существо, похоже, не могло двинуться дальше своей опоры, однако никто не знал, на какие меры оно способно было пойти, чтобы защитить башню.

— Ваша наглость начинает докучать мне. Уходите, иначе последствия… — Внезапно тварь замолчала, ее лицо замерло, всякие признаки разума угасли.