По материкам и океанам
Шрифт:
Вторая лодка — Кулика. Он сам садится за руль. Опасно? А где сказано, что начальник должен прятаться за спину других?
Лодка доходит до середины порога. В этот миг кто-то из «бурлаков», поскользнувшись, падает, толкая других. Бечева ослабевает, лодка мгновенно разворачивается поперек реки. Еще секунда — и в хлопьях пены мелькают темное дно перевернувшейся лодки и рука рулевого.
— Спасайте! Утонул! Ах ты, грех какой! Люди бегут к порогу, толкая друг друга.
— Гляди, выплыл!
— Где?.. Верно!
Ниже порога, ухватившись за веревку, брошенную с третьей лодки,
— Вот это, называется, повезло! Посмотрите — целехоньки!
Он протягивает ладонь. На ладони — мокрые очки…
Добравшись до котловины Великого болота, экспедиция прежде всего построила лабаз и крохотную избушку — таежное зимовье.
В тот год летний зной погубил ягоды, высушил траву.
И без того унылый, мертвый лес стал еще мрачнее. Торчавшие кое-где на корню огромные высохшие стволы валились при первом крепком порыве ветра. Исчезли птицы, звери обходили котловину стороной. Только пискливые бурундуки — земляные белки — проворно носились по обгоревшим стволам да летучие мыши, охотившиеся за комарами, бесшумно чертили воздух после заката.
Кулик и его помощники делали топографическую съемку котловины. Поздней осенью, когда болота подмерзнут, ученый с помощью магнитометра предполагал «пощупать» воронки: если метеорит был железный, то чувствительный прибор обнаружил бы его осколки глубоко вонзившиеся в землю.
Но до осени было еще далеко, а в тайгу пришла беда. Экспедиция жила на голодном пайке с того дня, когда в пороге перевернулась лодка и погибла часть продуктов. Болтушка из муки, скудно заправленная маслом, два-три куска сахару — разве это настоящая еда для таежников? Охоты — никакой, ягод нет; мудрено ли, что болезнь непрошенной гостьей пожаловала в зимовье.
И вот через тайгу пробирается печальная процессия. Только Кулика пощадила болезнь, и, часто поглядывая на компас, он ведет остальных. Его высокая, чуть сутулая фигура мелькает между стволами. А ведь надо было продержаться всего какой-нибудь месяц до заморозков… Проклятая цынга!
Люди еле бредут по тайге, часто останавливаясь и отирая пот. Но уже видны домики Вановары. Теперь — к Енисею, где, сверкая яркими огнями, плывут на юг белые пассажирские пароходы. Однако проходит день, второй, третий, а начальник экспедиции не торопится с отплытием.
— Ну, Леонид Алексеевич, когда же в путь-дорогу? — спрашивает Кулика его помощник.
Кулик загадочно смотрит из-под стекол очков:
— Вам, да и всем остальным я бы советовал не задерживаться. С цынгой не шутят.
— «Вам»?!
— Вот именно. А я… Что вы так на меня смотрите? Я, пожалуй, вернусь к моему метеориту.
— Леонид Алексеевич! — почти сердито говорит помощник. — Это даже не фанатизм, это безумие, самоубийство! Одному в тайге!
Кулик спокойно улыбается:
— А почему одному? Вот товарищ Китьян тоже хочет своими глазами увидеть то место, где с неба упал камень.
Плотный, коренастый таежник, возившийся с ружьем в тени у забора, не спеша подходит к Кулику.
Скоро месяц, как Кулик и его новый помощник, охотник
По вечерам Кулик и Китьян раскладывали у входа в избушку едкий дымокур. Охотник рассказывал таежные были, Кулик вспоминал фронтовую жизнь, камеру-одиночку, свои скитания. Но больше всего у костра говорили о метеорите. Китьяну никогда не надоедали эти разговоры.
— Алексеич, — говорил он, глядя в осеннее небо, — а что, если все звезды на нас повалятся?
— Никогда этого не будет, Китьян, — отвечал Кулик.
— А ведь наш же вот упал…
— Эх, Китьян! Я же тебе говорил, что наш — не звезда, а метеорит. Метеориты — это, вероятно, обломки крупного небесного тела — планеты. Они носятся во вселенной, в межпланетном пространстве, и мы не видим их до тех пор, пока какой-нибудь из них не влетит в земную атмосферу. Знаешь, какова их скорость? Двадцать, а то и больше километров в секунду. Семьдесят тысяч километров в час! Вот ты идешь, и воздух для тебя совсем не помеха. А когда катишься с горы на санках — кажется, что тот же воздух стал гуще, плотнее.
— Верно, Алексеич. Аж дыхание захватывает.
— Ну вот. А для небесного гостя воздух — уже огромное препятствие. При трении о воздух метеорит так раскаляется, что начинает светиться и иногда сгорает весь, не долетев до Земли. Но наш-то с тобой не сгорел, нет! Он был слишком велик для этого. Он весил, наверно, многие тысячи тонн. Правда, он мог раздробиться при ударе, и поэтому найти хотя бы его обломок будет нелегко. Но все же мы попробуем, Китьян, а? Помнишь воронки, которые я тебе показывал? Пусть только подмерзнет!
Но зима заупрямилась и не шла в таежные края. Опять настали голодные дни. Сначала Китьян стрелял бурундуков, ловил рыбу в ручье. Но бурундуки скоро попрятались по гнездам на зиму, а рыба ушла в омуты Хушмо.
Как-то в конце сентября Кулик сказал Китьяну:
— Вот что, друг. Давай поделим остатки муки — и отправляйся-ка ты в Вановару. Не могу я больше морить тебя голодом.
Китьян побагровел:
— Сибиряку такие слова! Пришли вместе — и уйдем вместе. А умрем — так тоже вместе. А ты… Эх, ты…
Кулик шагнул к Китьяну, хотел обнять его, но тот увернулся, выскочил из избушки и долго еще дулся на ученого.
Болото не замерзло и в октябре. Снег оседал на черных стволах. В ночь, когда поднялась первая метель, Китьян разбудил Кулика:
— Слышишь, стреляют?
Они открыли дверь и прислушались. Ветер свистел над болотом. Снег, влетая в избушку, таял у порога.
— Может, тебе показалось?
— Какое там показалось! Стреляли, верно говорю. А охотники сюда не заходят. Ты как знаешь, а я больше спать не лягу.