По морям, по волнам
Шрифт:
— Это совершенно невозможно! Представьте себе размеры катастрофы, которая разразилась бы в Северном владении…
— Согласен, но меня больше волнует размер ущерба, для нас. Позвольте обратиться с прямым вопросом: можем ли мы рассчитывать на вашу помощь, как и раньше?
— То, что возможно, я готов сделать для… Общей пользы нашей паствы…
— Аминь! — выдохнул его собеседник. — Я буду рад, передать эту новость Святому Престолу.
— Затрудняюсь что-либо посоветовать. Однако, если Триумвират не получит ростки, то вся прибыль от морской торговли станет тесно связана с нагло набирающей обороты толстой островной жабой!
Епископ
***
Полковник Бруно (бывший несколькими днями ранее художником Поваротти) и два его офицера только что завершили расследование событий, казалось бы, так не связанных друг с другом в начале, и так скрученных в тугой узел в конце следствия. Пока пресса возмущённо требовала навести порядок и настаивала искать виновников всех злодеяний, происходящих в Отечестве в соседних странах, сыщики трудились. При участии властей, они выяснили, что убийство на Фок-бридже, гибель двоих человек на постоялом дворе, внезапное исчезновение агента Триумвирата и странные, подслушанные ими разговоры в отеле — звенья одной цепи. Доклад лёг на стол руководства, которое, сделав соответствующие пометки и выводы, отнесло его на утверждение выше.
В этот же день вечерним дилижансом прибыл в поместье Грейстоков курьер с депешей военного ведомства. В этом письме министр спешил известить, что Её величество королева повелела объявить наглого искателя приключений и младшего отпрыска старинного рода прощённым, несмотря на недавнюю потерю трёх её галеонов. Британскому флоту было поручено «не увидеть» новый путь его единственного корабля. Вместе с тем, королева изволила пожелать доброго пути сэру Станиславу.
***
Мистер Буркло, владелец отеля «Медведь» собрался посмотреть свет. Ему предстоял путь до Ливорно на корабле «Эссенсиональ». В пути же он сделал себе недельную остановку в Маарсе. Тёплый южный портовый город встречал весну. Морской ветер будоражил предприимчивый ум, и проглатывающий запахи пробуждающейся весны, тёплого солнца и ветра, новоиспеченный турист искал себе друга на ночь. Щедрость южного ветра меркла перед щедростью нувориша. И уж совсем на прощанье, он показал «этим южанам», на что способен джентльмен, завершающий свой отдых!
Чудесные усы, аккуратно подкрашиваемые каждый день басмой, предмет его гордости и восхищения победительно смотрели вперёд. Прошло всего две недели, и вот он имеет свободу и чек на предъявителя в банке «Маарс». Вещи отдыхающего находились на корабле, а сам он охотно стал центром внимания портового кабака. Красное, от чувства собственного превосходства, лицо выражало полное пренебрежение к количеству требуемой с него наличности.
Оплачивая счёт он швырял ассигнации с такой силой, что имей бумага вес полноценных серебряных монет, мраморная столешница треснула бы, а металл расплющился.
Наконец, успокоившись и присмотревшись, он сам подсел к чернявому морячку с плутовским лицом. Этот бывалый авантюрист, назвавшийся шкипером и якобы отставший от своего корабля по причине весьма скользкой, только что пережил суд по поводу своего грехопадения и искал работу. Любитель молоденьких мужчин с сомнительной репутацией и его новый друг, в результате знакомства, выпили и предполагаемый морской волк пустился провожать своего друга до самой корабельной стоянки. Оставшиеся на пирсе видели, что оба сели в шлюпку. По дороге весёлый мистер Буркло развлекал знакомца анекдотами о своих житейских неудачах, а морячок делился
Через сутки перед отходом корабля боцман проверял наличие пассажиров в каютах, вещи мистера Буркло оказались на месте, но сам он на борт не взошёл. В трактир же не вернулся его провожатый, вероятно, окончив свои дни в какой-нибудь портовой драке.
Трактирщик и боцман не догадывались, что на шлюпе эти два относительно почтенных джентльмена, говорившие между собой с грубыми ошибками, долго убеждали
друг друга, подкрепляя убеждения солидными оплеухами и ножевыми ударами. Невезучий матрос шлюпа тоже исчез. Через трое суток на берег вынесло страшный предмет. При внимательном рассмотрении предмет оказался человеческой обкусанной рыбами кистью, на тыльной стороне которой четко выделялась татуировка в виде саламандры.
***
А через несколько дней там же состоялась другая, но уже не прогнозированная встреча.
— Бумаги-то у тебя в порядке? — подозрительно осведомлялся скептически настроенный Станислав.
— В полном порядке, господин, я четыре года учился на шкипера и проходил практику на корабле «Альтона».
— Фамилия?
— Рудж. Деннис Ханс Рудж, сер.
— Гамбуржец?
— Наполовину, милорд.
— Давай бумаги.
Капитан недолго изучал документы и, посмотрев только на качество бумаги, велел на следующее утро явиться к заливу Полумесяца, находящемуся в пригородах Маарса. Предупредив, что ждать при опоздании последнего не будет, быстро покинул таверну.
В тот же день на борту к тощему рыжему парню подошёл круглолицый и широкоплечий боцман, оказавшийся знатоком родины Дена. Поприветствовав нового члена экипажа хлопком ладони по спине, и, отметив про себя тонкие музыкальные пальцы на жилистых руках, он поинтересовался на языке Гёте особенностями вязания узлов на родине новоприбывшего. Сопляк, вздрогнув, внезапно показав белоснежные зубы и без акцента заявил, что в итальянских водах он отлично объясняется на языке матрон, продающих своё тепло под мирным синим небом всем желающим, у немецких берегов — на языке бюргеров он будет просить кусок окорока, а у берегов её величества королевы поговорит об особенностях поэзии Байрона.
— Успеем ещё поговорить, друг! — закончил он свою речь. — «Эх, Альтона, последний путь…» — пропел парень звонко, отходя подальше, от земляка на другой конец палубы.
Проходя мимо носа корабля, тощий морячок споткнулся. Посмотрев себе под ноги, он, к своему ужасу, узрел корень дерева, который вырастал из досок палубы круглой гладкой отлакированной корягой и уходил внутрь настила живым ростком.
— Кудаа спешиит маарячок? — услышал Ден певучий женский голос.
Обернувшись, юноша, к своему ужасу, увидел деву, недобро щурившую под лучами заката огромные миндалевидные глаза. Лицо её было деревянным!
Небольшая гибкая ветка обвилась вокруг лодыжек и споро добралась до пояса рыжеволосого паренька. Морячок, сам по себе вросший от ужаса в палубу, оказался при этом намертво обездвиженным.
— Паагаварим, — хихикая, продолжила скульптура.
Поздно ночью, когда Ковш Большой Медведицы ласково обнял повернувшегося медвежонка, Боб Акула решил поинтересоваться мнением подружки. Ответ его обескуражил.
— Отстань от мальчишки, Боб. Он не опасен, — ровно сказала дева. Потом, скрипуче хихикнув, продолжила: — Присмотрись. Пожалей ребёоонка! Милашечку подкормииить, и человечееек полууучится!