По морям вокруг Земли. Детская морская энциклопедия. Часть II
Шрифт:
Однажды в океане был убит огромный кашалот.
Когда животное втащили на палубу и приступили к разделке туши, у всех вырвался возглас удивления: многотонный гигант был совершенно слеп. Слеп на оба глаза, и, как говорили многолетние наросты в пустых глазницах, слеп давно.
Как жил он, как питался, как совершал вместе с остальными китами многомильные переходы?
Ответ пришел не скоро. Дали его гидроакустики — люди, которые подслушивают звуки в воде. Оказалось, что, плавая, киты и дельфины издают звуки.
Для чего?
Ученые догадались: дельфины видят… слушая — слушая отраженные звуки.
У них свой гидролокатор — точный и надежный.
Вот дельфин нырнул. Густой сумрак окружает его.
Прозрачность
Еще несколько ударов хвостом—из зеленого полумрака выступили темные пятна.
Стая! А вот и она — самая большая из рыб. Бросок — и добыча в острых зубах.
Медленно двигая челюстями, дельфин поднимается наверх. Глоток воздуха — и снова в погоню.
— А что, дельфины небось и говорить умеют?
— Между собой? Вероятно, да. Во всяком случае, сигналы, с помощью которых они предупреждают друг друга, известны.
— «Эге-гей, вали сюда!» — они так кричат?
— Нет. Они свистят. Услыхав, допустим, двойной свист — сигнал о помощи, афалины бросаются к товарищу, забывая об опасности. Известны, например, случаи массового самоубийства китов. Сотни животных выбрасывались один за другим на мелководье. Некоторые ученые считают, что животные спешили на зов своих собратьев, попавших в беду.
— Значит, это у них сигнал «SOS»? Спасите, мол, наши души!
— Вроде того.
ГОЛОСА ПОД ВОДОЙ
Ученые, изучая разговоры дельфинов, записали много сигналов. Вот некоторые из них.
Самый главный: «Скорей на помощь!» О нем речь уже шла. Это двойной свист.
Сигнал страха: «Нам грозит опасность!» — резкий треск; похож на звук постукивания двумя булыжниками под водой.
«Мне больно!» — громкий звук, похожий на поросячий визг.
«Отойди прочь!» — сигнал угрозы. Ученые говорят, что этот сигнал похож на стук в ладоши или на хлопок челюстями.
«Идите сюда, я встретил что-то интересное!» — тонкий писк. По этому сигналу около любопытного предмета быстро образуется стайка дельфинов.
Люди, работающие с дельфинами, говорят, что те могут свистеть, хрюкать, щелкать, скрипеть, жужжать, мяукать, лаять, выть. Все эти звуки надо изучать.
Я думаю, что скоро они пригодятся.
И первое, что человек скажет своим веслохвостым друзьям, будет: «Идите сюда, я встретил что-то интересное!»
— Смешно, до чего раньше у моряков язык был заковыристый! Послушаешь — ничего не поймешь. «В стоячий такелаж шхуны входят ватер вуллинг стальной, нижний блиндабак-штаг, грот-стень-ванты…» — тарабарщина какая-то!
— Ты так думаешь? Тогда слушай. «Фазы излучающих станций строго синхронизированы. Для того чтобы связать показания декометров с линиями каждого семейства гипербол…» Это из последнего
Да-а… Видать, паруса убрали, а от заковыристых слов не избавились!
Большинство морских слов непонятно. Ну что такое, например, «мамеринец» или «брештук»? Разве сообразишь…
Но есть слова, которые можно угадать сразу.
— Что такое брюканец, знаешь? — спросили как-то меня.
Я был тогда еще молодым матросом.
— Ну, такое… вроде брюк.
— Угадал! Брюканец — это кусок брезента. Его прибивают вокруг мачты, чтобы в щель между мачтой и палубой не стекала вода. Очень на брючину похож… А боканец?
— А это… вбок торчит.
— Верно. Так называли раньше деревянные брусья, к которым подвешивали спущенные за борт шлюпки. Ты, брат, голова!
Голова я, конечно, голова, но больше ни одного слова угадать не смог.
Кстати, о мамеринце и брештуке. Мамеринец похож на брюканец. И назначение у него то же. Он не дает воде стекать с палубы по стержню руля — баллеру. Брештук тоже торчит, только не вбок, а внутрь. Это деревянный угольник в носу шлюпки.
Уже и парусных кораблей нет, на которых родились эти слова, а слова живут — переселились на пароходы. Живут, потому что они звонкие, красивые.
— Был с нами как-то раз случай — животики надорвешь. Стал наш пароход в Тихом океане на якорь. Да так стал, что стовосьми-десятый меридиан аккурат через середину судна прошел. Нос в одном полушарии, корма — в другом. Как с носа на корму перебежишь, так лишние сутки прибавляешь. Хотите верьте, хотите нет: один матрос до того набегался, лишний себе месяц плавания заработал!
— М-да, повезло… Но постой! Даже если ваш пароход и умудрился таким образом стать на якорь, то матрос к своему сроку плавания ни одного лишнего дня прибавить не мог. Всякий раз, когда он бежал обратно с кормы на нос, лишние сутки ему приходилось отбрасывать!
Письмо, найденное в очередной бутылке, читали трое: моряк, биолог и историк. Оно лежало перед ними на столе, выцветшее, с серыми потеками туши. В складках рисовой бумаги поблескивала морская соль.
В письме было написано:
Март 1716 года.
Что вскроет этот стеклянный сосуд, знайте — мы жертвы мореной стихии, унесенные течением Куросио от берегов Японии к скалам этого острова. Жестокий тайфун умчал наши паруса. Три месяца судно двигалось на восток, влекомое силой одной воды. Затем мы пересекли экватор и так далеко спустились к югу, что последние две недели солнце для нас перестало заходить за горизонт. Тогда нас прибило к берегу, мы определили по Полярной звезде и Южному Кресту широту места — 2Т ют. Вскоре увидели выходящую из воды слоновую черепаху. По этим приметам мы узнали, что убежищем нашим стали Галапагосские острова. Острова эти лежат невдалеке от побережья Южной Америки. Ни одна человеческая нога не ступала на эти вулканические, посыпанные пеплом намни с тех пор, как Магеллан побывал здесь в 1522 году. Каждые сутки здесь бывает отлив, приносящий бедствие морским обитателям. На берегу остаются бездыханными рыбы, мелкие осьминоги и тюлени. Второй день к берегу подплывают айсберги. Приближаются полярные зима и ночь. Спешите на помощь, кто бы вы ни были, нашедшие этот вопль отчаяния, заключенный в хрупкую оболочку!