По нехоженной земле
Шрифт:
встретиться и подонки капиталистического общества, и боровшиеся с ним
политические ссыльные, и личности, скрывавшиеся под общей кличкой челдона или
именующие себя Иванами Непомнящими.
Часто природа была здесь враждебной — необходимо было беречься зверя,
непогоды, непролазной чащобы. Мальчишкой я наблюдал или инстинктивно угадывал,
как изобретательны были люди в борьбе с природой, с каким упорством противостояли
ей, подчиняли ее, с
Это был сильный и смелый народ. Слабым, изнеженным и нерешительным здесь
не было места. Но главное — все эти люди любили тайгу, умели понимать ее и по-
своему наслаждаться природой.
А какие рассказы можно было слышать от охотников у ночного костра — голова
кружилась!
Среди таежников я получал первую жизненную закалку, старался подражать
сильным и смелым и учился любить природу.
Случай однажды свел меня с интереснейшим человеком, более значительным, чем
все, кого я видел. Пятнадцати лет я оказался в роли полевого рабочего, или скорее
мальчика на побегушках, в отряде В. К. Арсеньева — знаменитого исследователя
Уссурийского края, знатока и тонкого ценителя природы, превосходного писателя. Он
вытащил меня из Хабаровского ночлежного дома, «комфортом» которого в течение двух
зим я вынужден был пользоваться во время учебы в городском училище, добывая
скудные средства на существование «веселой» работой уличного продавца газет.
Целое лето я провел в тайге бок о бок с этим замечательным исследователем,
учась у него разбирать сложную жизнь природы, заслушиваясь по вечерам
увлекательнейшими рассказами о путешествиях.
Скоро грянула социалистическая революция, очистившая воздух старого мира,
как гроза, пронесшаяся над тайгой. Я одним из первых почувствовал блага революции
— получил возможность поступить в среднюю школу. Государственная стипендия
окончательно избавила меня от омута ночлежного дома.
Потом гражданская война — участие в партизанском движении, а следовательно,
вновь родная тайга. Только не в Биробиджане, как раньше, а в Приморье и на
Тихоокеанском побережье.
Теперь я полюбил отвоеванную народом землю и природу еще больше, глубже
хотел ее познать. Любовь к природе [34] переплелась с мыслями о переустройстве,
процветании и могуществе обновленной революцией родины. Мечты о путешествиях
приобрели новую окраску, наполнились новым содержанием.
Арктика стала занимать в них главное место потому, что на карте полярные
страны выглядели огромным ледяным венцом нашей
исследованные просторы, с их своеобразной природой. И на фоне этой природы передо
мной рисовались сильные, упорные русские люди, наши старинные землепроходцы, о
которых я теперь уже многое знал. Они ничем не уступали самым прославленным
иностранным путешественникам; превосходили их смелостью, пытливостью и
инициативой и чем-то напоминали понятных и близких мне людей, встречающихся с
детства в дальневосточной тайге.
Я знал также, что Страна Советов будет продолжать дело этих патриотов,
освоение Крайнего Севера — Чукотки, Камчатки и побережья Ледовитого океана. А
чтобы осваивать эти далекие советские земли, надо в первую очередь знать их — знать
природу, географию, население, условия освоения и возможного в будущем
переустройства. А чтобы знать все это, надо туда поехать.
Именно это и стало главным стимулом для поездки в Арктику. Я добился того,
чтобы попасть туда, и в 1926 году оказался начальником экспедиции на необитаемом
острове Врангеля, где мне было поручено организовать советское поселение.
Так я стал полярником.
* * *
Готовясь к экспедиции на остров Врангеля и изучая материалы о нем, я не мог не
узнать о недавней авантюристической попытке империалистов отторгнуть остров от
Советского Союза. В. Стефансон, находившийся и сейчас находящийся на службе у
американских империалистов, сделавший попытку в 1921—1924 годах оккупировать
остров Врангеля, нагло заявлял:
«Фальклендские острова лежат у берегов Аргентины и должны были бы
принадлежать ей. Но они принадлежат Британии. Хотя в настоящее время их
значение уменьшено Суэцким и Панамским каналами, все-таки они важны
для империи как промежуточная база на пути от одной колонии к другой для
развития морской торговли. В мирное время они являются звеном в морском
могуществе Британской империи. Мы хотим иметь остров Врангеля для
развития воздушных [35] путей как базу для дирижаблей и самолетов, как
Фальклендские острова являются базой для наших кораблей и крейсеров»{7}.
Немало изобретений русских ученых попадало раньше в руки иностранцев. С
неменьшей наглостью они пытались присвоить и географические открытия русских
людей.
Кто мог поручиться, что империалисты не покусятся и на Северную Землю под
видом ее «исследования»? Проекты достижения неведомой Северной Земли уже