По нехоженной земле
Шрифт:
тогда говорили «слава казачья, да житье собачье», уже надломила его силы. Слишком
тяжело было поднимать семью. «Изробился», — говорят про казака соседи.
Теперь он часто отлеживается в постели. Вся семья печалится в таких случаях,
только его сынишка — шестилетний казачонок — не видит в этом плохого. Если отцу
занедужилось, значит, он не пойдет ни на пашню, ни на покос; опять будет читать про
Руслана и Людмилу.
«Руслан и Людмила» — единственная
еще несколько книг, но те не в счет. Они хранятся в маленькой деревянной часовне,
закрытой на большой железный замок. В них что-то малопонятное читает поп, два-три
раза в году приезжающий в деревню.
Книжка старая, растрепанная, в ней нехватает нескольких страниц, но это не
мешает чтению — отец наизусть помнит [386] потерянные листы. В книжку он смотрит
только для порядка — всю поэму держит в памяти. Еще он знает сказки про царя
Салтана и про золотую рыбку, хотя таких книжек в доме нет.
Казачонку больше всего нравятся «Руслан» и «Салтан». Он слушает сказки, затаив
дыхание. И нередко в мыслях, уцепившись за пояс Руслана, мальчик вместе с ним и с
Черномором уносится за облака. Мертвая голова в воображении казачонка разрастается
до размеров горы Чурки, вершину которой, словно шлем, покрывают гольцы. Иногда
мальчик пристраивается к 33 богатырям, выходящим из моря, и начинает протестовать,
когда отец продолжает рассказывать только о тридцати трех.
— Неправильно! Было тридцать три, а теперь стало тридцать четыре! —
Начинается спор, обычно кончающийся мирным разговором:
— Вот соберусь, съезжу в станицу, может, найду книжку про царя Салтана. Тогда
сам и читай, — говорит отец.
— Да я же еще не умею, — разочарованно отвечает казачонок.
— Тогда учись? Тут стоит потрудиться.
И сейчас же начинаются «занятия».
— Ну, сделай мне букву «А».
Мальчик расставляет ноги, а рукой делает перекладину.
— Правильно! Теперь найди мне эту букву в книжке.
Это значительно труднее. На страницах много букв! Не меньше, чем мошкары на
улице перед заходом солнца, и куда больше, чем тараканов за печкой. Хорошо еще, что
буквы не кружатся и не бегают. Все же «А» отыскивается.
Таким же образом сначала изображаются, а потом разыскиваются в книжке и
другие буквы.
Наблюдающая за уроком бабушка говорит:
— Учись, учись, Егорушка! Может, техником станешь — железную дорогу
построишь. Как увижу твою дорогу, поезжу по ней да посмотрю белый свет — и
умирать будет не страшно.
Но тут же бабушка, как бы спохватившись, строго поджимает губы, скрещивает
груди руки и обращается к отцу:
— Ты бы, Алексей, лучше его церковному учил. Сам знаешь, как псаломщик-то
нужен. Прямо всей деревне срам! Поп приезжает, а ему и помочь некому. Сам он и
жнец, и швец, и на дуде игрец. Читает и за себя, и за псаломщика, и кадило разжигает.
Никакого благолепия! Да и учить церковному легче — на дому все пройдет. А на
техника-то в город посылать надо. А на что пошлешь? Коровенку продашь, и то
нехватит. [387]
— Да как же я буду учить церковному, если сам не знаю, — отговаривается отец.
— А ты, Алексей, постарайся. Вспомни, как поп читает, расскажи Егорке, вот он и
поймет. Еруслана читаешь, а божественное забыл. Грех мне с тобой!
Повидимому, все же плохо веря в свою мечту видеть внука псаломщиком, бабушка
не без сожаления, но примиряюще говорит:
— Ну, уж ладно, хоть на техника его выучи, если на псаломщика у тебя смекалки
нехватает. .
Так по вечерам идет учеба. Скоро Егорка начинает изображать целые слова, а
потом и фразы. Иногда его рук и ног нехватает. Тогда он прихватывает на помощь
сестренку и бабушку.
Но попробуйте «напечатать» так всего «Руслана»! Успеешь вырасти, а до конца
так и не дойдешь. Казачонку не терпится. Но что же поделать, — школы в деревне нет.
Хорошо, что Егорка находит в книжке все буквы алфавита и уже умеет складывать из
них целые слова.
Казак вручает сыну книжку в полную собственность. «Руслан» попрежнему
остается Егоркиным учителем. Егорка скоро начинает бегло читать, сначала матери и
бабушке, потом забегающим соседкам и товарищам и, наконец, то в одной, то в другой
избе, усатым казакам и седым старикам.
Золотой рекой льются пушкинские стихи по затерянной в тайге и болотах глухой
деревушке...
...Казак Алексей, знавший наизусть «Руслана», «Салтана» и «Золотую рыбку», —
мой отец, Егорка — я, а когда-то глухая таежная деревушка, находящаяся в нынешнем
Биробиджане, — моя родина. «Руслан» — первая книжка, пробудившая во мне интерес
к учению, жажду знаний, любовь к путешествиям. Сказка о Руслане учила меня
гордиться русской богатырской силой.
Через многие годы память без затруднения оживляет далекие воспоминания
детства. Заветные стихи великого Пушкина пришли и сюда, «за край земной», в
«жилища ветров, бурь гремучих». Как и в былые годы, стихи вызывают гордость за
русских людей, зовут еще сильнее любить нашу родину.