По нехоженной земле
Шрифт:
они вздрагивали, терлись о скалы и скрипели. Казалось, что мы попали в ловушку, из
которой мог быть только один выход — назад. [390]
По расселине вскарабкались на террасу. Вид сверху был еще менее
утешительным. Недалеко от берега чернели большие разводья. Идущая от них сеть
узких, выклинивающихся каналов почти достигала берега. Это была очень неприятная
неожиданность. Еще накануне открытой воды не было, сжатые льды казались
неподвижными.
Скалистая терраса,
километрах в трех к северу. За ней лежали утесы, достигавшие высоты 300—350
метров. Мимо них можно было пройти только по пловучим льдам. Появившиеся
разводья и каналы угрожающе напоминали о том, что льды в любую минуту могут
отодвинуться от берега.
Встал вопрос — что делать? Направиться в глубь острова и искать проход через
горы и ледники или возвратиться берегом к исходной точке маршрута и огибать остров
с северо-востока? И в том и в другом случае большой отрезок восточных берегов
острова Большевик должен был выпасть из нашей съемки и по-старому остаться в виде
приближенной линии. Третий вариант — продолжать маршрут в прежнем направлении:
выйти на вскрытые льды, подвергнуться угрозе быть оторванными от берегов и
унесенными в открытое море, но все же попытаться пройти опасный участок и
положить его на карту.
Решение надо было принимать немедленно. Льды, случайно вскрытые страшным
штормом, так же случайно, первым береговым ветром, могли быть отнесены от берегов.
Стремление не оставлять за собой неочерченные участки победило.
Чтобы уменьшить опасность, надо было спешить. Однако как часто случается, это
легко было пожелать, но очень трудно осуществить. Чтобы попасть на первую ровную
площадку льдов, надо было перебраться через самый мощный прибрежный вал
торосов. Мы направились к самой узкой перемычке его, но и здесь он достигал ширины
100 и высоты 8—10 метров. Я много видел до этого торошенных льдов, но то, что
лежало перед нами, превосходило все ранее виденное. Метровый лед здесь был
искромсан на отдельные льдины, и почти каждая из них стояла ребром. Торос
представлял собой какой-то чудовищный непроходимый частокол.
Четыре часа без передышки мы работали топорами, скалывали и валили набок
отдельные льдины и вырубали ступеньки в других. Прорубались, точно в лесной
чащобе. В результате получился узкий извилистый коридор, через который можно
было, пробраться пешком, но никак не на санях.
Настоящий бой только начинался. От исхода его зависел успех нашего маршрута,
исход всей экспедиции и, в не меньшей степени, наша собственная жизнь. [391]
В бой не выходят без знамени. Пробив ледяной коридор и выбравшись
площадку, мы подняли здесь наш флаг. Красное полотнище зардело вызовом всем
враждебным силам, символом настойчивости и воли.
В рюкзаках начали переноску груза. 100 метров вперед, с тяжелой ношей на спине
и с шестом — для равновесия — в руках, и 100 метров назад, налегке. За обратный путь
надо было отдохнуть. Сбросили меха, потом свитеры — работали в одних рубашках.
Катился пот, пересыхало в глотке. Примус еле успевал натапливать воду для утоления
жажды. Перенесли весь груз, потом сани. Попробовали пустить самостоятельно
нескольких собак. Они попали в ледяные колодцы, беспомощно скулили и звали на
помощь. Пришлось сделать еще много рейсов, чтобы каждую собаку перенести на
руках.
На переноску груза, саней и собак потратили еще 4 часа. В общей сложности — 8
часов непрерывной работы на преодоление 100 метров!
Не теряя ни минуты, двинулись к северу. Узкие полосы ровного льда то и дело
пересекались трещинами, прерывались новыми грядами торосов. Шли, лавируя,
перебираясь через ледяные нагромождения, переправляясь через трещины. Льды
скрипели, дышали, жили и передвигались. Появлялись новые разводья, закрывались
старые. Там, где мы прошли час назад, чернели крупные пятна воды. Открытая вода
появилась под утесами. Потянул береговой ветерок. Началась борьба за минуты и
метры. Пришлось несколько раз изменять намеченный путь...
Но отлогий берег был уже близко. Собаки, будто тоже чувствуя опасность,
старательно тянули лямки. На десятом километре миновали последний утес и вышли на
новую береговую террасу.
Победа осталась за нами. Впереди, к северу, горы отодвинулись в глубь острова,
берег сильно понизился; вдоль него мы, очевидно, не встретим непреодолимых преград.
А позади, вплотную к обрывам, на протяжении всех десяти только что
пройденных километров, плещется открытое море. Усилившийся ветер отодвигает льды
все дальше и дальше.
Смотрим то на скалы, то на море, то на уходящие льды, то друг на друга. И все это
молча. Устали. Да и говорить не стоит! Мысли каждого понятны без слов.
19 мая 1932 г.
Сутки пела метель — по-весеннему звонкая, голосистая, веселая, точно майский
поток в сибирской тайге. Оборвалась она неожиданно, на высокой резкой ноте. Ветер
сразу ослабел. Только несколько отдельных вихрей промчались вдогонку за [392]
исчезающим вдали белым валом. Потом, как бы зачищая следы метели, с полчаса
шуршала поземка. Наконец, успокоенно пошептавшись, снежные кристаллы замерли на