По нехоженной земле
Шрифт:
будущем, а сейчас же, немедленно!
Охота
При малейшей возможности, а нередко только при одной лишь надежде на
возможность мы выходили в море на охоту. Не спали по двое-трое суток, чтобы не
упустить благоприятную погоду, и забывали об усталости, когда видели зверя. Каждая
новая добыча — нерпа, морской заяц или медведь — увеличивала наши запасы, а
каждый новый килограмм мяса делал реальными планы нашей работы, приближал нас
к мечте об исследовании
ресурсами, и думаю, что не упустили ни одной возможности, которую давала нам
природа.
Обязанность добыть мясо легла на меня и Журавлева. Когда на море
разгуливалась волна и охота на морского зверя делалась невозможной, мы занимались
работами у домика и готовили базу к зимовке. Таких дней было немало. Это
способствовало довольно быстрому ходу работ по устройству базы, но срывало
заготовку корма для собак.
Кроме непогоды, нас подводило еще и то, что зверь в это время редко выходит на
лед. Бить его нужно было на воде. А убитый на воде тюлень моментально тонет. Часто
нам не [70] удавалось загарпунить подстреленного зверя, поэтому половину добычи мы
безвозвратно теряли. Все же наши запасы росли.
Птицы еще не все отправились на юг. В нашем районе было много чаек.
Некоторые из них даже пытались вредить нам. Первые дни мы охотились неподалеку от
домика и тут же на берегу складывали добычу. Собак посадили на цепи, чтобы не
бегали по припаю и не отпугивали зверя. Но стоило только привязать собак, как
появлялись целые полчища белых полярных чаек. Они стаями садились на
заготовленные туши и рвали их. Совершенно белые, без единого пятнышка, они, как
крупные хлопья снега, покрывали все вокруг. Прожорливость грабителей никак не
вязалась с их изящным видом. Они совсем обнаглели: завидя приближающегося
человека, не старались улететь, а не торопясь, вразвалочку, спокойно отходили на
четыре-пять метров от добычи и с видимым неудовольствием разглядывали
подошедшего своими черными, круглыми, как пуговицы, глазами. В другое время мы,
вероятно, любовались бы этими изящными разбойниками, но сейчас нам был дорог
каждый грамм мяса, и красивая внешность чаек не могла нас подкупить. Журавлев
решил организовать охрану. К одной из туш он привязал собаку. Сначала чайки
отпрянули и подняли в воздухе страшный крик. Но через полчаса они, кажется, поняли,
что сторож, сидящий на цепи, мало опасен для них, и опускались на голову той нерпы,
к ластам которой была привязана собака. Караульный сначала рычал и бросался на
хищников, но после нескольких тщетных попыток
смущении или огорчении разровнял лапами гальку, свернулся клубком и сладко заснул.
Обескураженный охотник накрыл туши брезентом.
Кроме белых полярных чаек, время от времени появлялись стаи моевок, с
пронзительным писком носились крачки. Пролетали стайки куликов. Несколько раз,
особенно в штормовые дни, появлялись розовые чайки. Иногда были видны глупыши и
люрики. Порой поморник — чайка-разбойник — проносился в погоне за моевкой,
поймавшей рыбку. Все эти птицы были безвредны для нас и, кроме оживления, ничего
не вносили. Появлялись одиночки бургомистры — самые крупные и самые
прожорливые из чаек. Эти с жадностью смотрели на мясо, но осторожность мешала им
присоединиться к грабителям.
В охоте было достаточно неудач. Но промах или утонувшая, добыча, которую мы
не успевали загарпунить, только подстегивали нашу настойчивость и охотничье
самолюбие. Удачные дни воодушевляли нас. [71]
Однажды утром, выйдя из домика, я увидел на ледяном припае противоположной
стороны пролива, на расстоянии одного километра от базы, двух морских зайцев.
Вдвоем с Журавлевым мы двинулись к ним на маленькой вертлявой промысловой
лодочке. Необдуманно, вместо привычного трехлинейного карабина, я взял маузер и, не
зная боя ружья, промахнулся. Морские зайцы не имеют привычки ждать второй пули.
Зверь оперся на передние ласты и, по-змеиному изогнув тело, нырнул в воду. Другой
заяц, лежавший метров на тридцать дальше, моментально последовал туда же.
Казалось, что вместе с ним скрылась в морской глубине и наша надежда на поживу. Но
возвращаться домой с пустыми руками не хотелось. Оставалось быть терпеливыми и
ждать новой добычи.
Мы вылезли на припай, разожгли трубки и сделали вид, что ничего дурного не
случилось. За такое примерное поведение скоро была получена награда. В 50 метрах от
нас над водой показалась голова нерпы. После выстрела Журавлева зверь приподнялся
и, склонившись набок, застыл. Вскоре нерпа уже лежала у наших ног на льду. Утопив
после этого двух убитых нерп, мы решили разделиться. Я должен был стрелять, а
товарищ — дежурить в лодке на воде, чтобы не терять считанные мгновения, пока
подстреленный зверь погружается в воду. После каждого моего удачного выстрела
Журавлев устремлялся к добыче и успевал взять ее на гарпун. Одного зайца он
ухитрился загарпунить, когда туша уже скрылась метра на полтора под воду. Это