По невидимым следам
Шрифт:
Ведя расследование, советский следователь всегда стремится к тому, чтобы преступник раскаялся. Раскаяние — это начало перевоспитания. Таким образом, уже за столом следователя начинается работа по перевоспитанию правонарушителя.
В Советском государстве сложился новый тип юридического работника. Из стен юридических учебных заведений выходят люди совершенно иного склада, чем Махины и Попиковы. Эти люди глубоко заинтересованы не только в том, чтобы ни одно преступление не осталось нераскрытым и ни один преступник ненаказанным, но и в перевоспитании правонарушителей, особенно тех, кто оступился случайно. Не только
В этом принципиальная разница между юстицией советской и юстицией буржуазной. Вот почему никак невозможно представить себе нашего советского следователя в виде некоего Шерлока Холмса, перед которым стоят лишь чисто криминалистические задачи и ничего больше. К тому же, как известно, Шерлок Холмс всегда и при всех обстоятельствах действовал один. Единственным его помощником и спутником являлся доктор Уотсон.
Вспомните обстановку, окружавшую героя Конан-Дойля. Неуютная холостяцкая квартира, в которой живет Шерлок Холмс и куда непрерывно приходят посетители, оставляющие на полу следы грязных подошв, печальные звуки скрипки, на которой великий сыщик играет в минуты раздумий, а за окном — длинная осенняя ночь и дождь, дождь, дождь… Такова эта обстановка, и она соответствует характеру деятельности Шерлока Холмса, вынужденного бороться со злом в одиночку. В капиталистическом обществе даже те, кто стоит на защите правовых интересов правящих классов, действуют каждый сам по себе, в отрыве друг от друга.
Высокая сознательность и нравственность советских людей, воспитание в них подлинно коммунистического отношения к труду, к семье, к окружающим, повышающийся год от года культурный уровень и благосостояние народа, непримиримая борьба против таких отрицательных явлений, как пьянство, распущенность, стремление к легкой, беззаботной жизни, — во всем этом залог того, что в недалеком будущем преступления и преступники полностью уйдут из нашего общества. А раз не станет преступников, значит, не понадобится и следователь…
Но пока профессия эта необходима. Есть у нас еще пьяницы, хулиганы, воры, расхитители социалистической собственности. Есть особо опасные преступники, рецидивисты, на которых не влияет даже длительное пребывание в местах лишения свободы. И требуется немало усилий, чтобы перестроить сознание этих людей, возвратить их в наше общество, приучить к честному труду, заставить подчиняться нашим законам.
На страже мирного труда и отдыха советских людей стоят работники следственного аппарата прокуратуры и милиции. Рано или поздно, но возмездие настигает преступника.
ЕСЛИ ОКАЗАНО ДОВЕРИЕ…
В праздничный день, 2 мая 1965 года, Алексея Калашникова навестил его бывший приятель по школе Владимир Иванишко. Встреча друзей была радостной. Было о чем поговорить. Иванишко учился в профессионально-техническом училище, готовящем поваров для судов дальнего плавания, Калашников оканчивал одиннадцатилетку и собирался стать военным моряком. «Пойду в высшее военно-морское инженерное…» — рассказывал он Владимиру. «Может, встретимся где-нибудь в море», — смеялся Иванишко.
Приятели посидели, сыграли с матерью Алексея
— Эх, хлопнуть бы по стакану доброго старого рома, — сказал Владимир, когда они вышли на улицу. Как будущий кок, он во всем, даже в речи и походке, старался подражать бывалым морякам, хотя представление о них имел пока только по книгам да кинофильмам.
— Давай выпьем, — предложил он.
— У нас дома не принято пить, — нерешительно ответил Алексей.
— А мы домой и не пойдем, — загорелся Иванишко. — Выпьем где-нибудь… хотя бы в подъезде!
Друзья купили пол-литра водки, бутылку красного вина. Водку распили в магазине «Соки», а вино — в подъезде. Напоследок пили прямо из горлышка, чувствуя себя заправскими морскими волками. Если б это увидел кто-нибудь из старших, то, возможно, вмешался бы, как следует отчитал парней и отослал их домой. К сожалению, никто не видел, как Калашников и Иванишко пили водку.
Оба очень быстро опьянели и в таком состоянии пошли гулять по праздничному, ярко освещенному Невскому. Навстречу им текли толпы нарядно одетых людей…
Потом вернулись к дому, где жил Калашников.
— Выпить бы еще, — расхрабрился Иванишко.
Но ни у него, ни у Алексея денег больше не было.
— Не взять ли на абордаж какого-нибудь прохожего, попросить у него хотя бы на сто грамм? — предложил Алексей.
В этот момент из-за угла вышел человек. Он нес проигрыватель и коробку с граммофонными пластинками — возвращался из гостей.
— Не найдется ли у вас десяти копеек? — обратился к нему Калашников.
— Проходи! Проходи мимо! — последовал ответ.
— Может, есть закурить? — ввязался в разговор Иванишко.
— Я сказал — проваливайте!
Если б парни были трезвы, они бы, конечно, лезть на рожон не стали. Но они были пьяны, и изрядно. Хмель ударил им в голову. Отказ, который они получили, показался им неслыханным оскорблением. Следовало, по их мнению, проучить обидчика кулаком. Так они и сделали.
Первым ударил прохожего Иванишко. За ним полез в драку и Алексей. Били не только руками, но и ногами…
…И уже бежали разнимать дерущихся дружинники, возвращавшиеся с дежурства и ставшие свидетелями происшедшего, и столпился возле упавшего народ, слышался свисток милиционера…
Иванишко задержали тут же, Калашникова, который успел убежать, — спустя несколько часов.
В отделении милиции оба парня сидели протрезвевшие, притихшие, бледные от стыда и испуга.
Да, от уголовного дела было уже не уйти. Из милиции оно попало в районную прокуратуру, а прокурор передал его следователю Душко. Та заполнила бланк постановления: «Дальнейшее расследование поручено мне…» — и приняла папку с материалами, на которой стоял номер: 203.
На первый взгляд, дело казалось ясным. Настолько ясным, что оставалось лишь выполнить кое-какие формальности, а затем взять перо, бумагу и сесть писать обвинительное заключение. Если б у Душко не было никакой заинтересованности в судьбах ее подследственных, она бы, пожалуй, так и сделала. Но в том-то и суть, что Душко, как и все ее коллеги по работе, — следователь новой формации, воспитанник советской юридической школы. Школа эта учит не забывать в каждом случае о человеке, пусть даже и совершившем преступление, думать о его судьбе, о возможностях его исправления.