По невидимым следам
Шрифт:
Вот и все.
Впрочем, нет, не все. Как сложилась дальнейшая судьба обоих парней? Алексей Калашников стал, как и мечтал, курсантом Высшего военно-морского инженерного училища имени Дзержинского. Владимир Иванишко после окончания профессионально-технического училища и одиннадцатилетки получил назначение на судно дальнего плавания. Оба они всей душой стараются оправдать оказанное им доверие. И оба, наверное, не раз вспоминают свою встречу со следователем, которая оставила, не могла не оставить, глубокий след в их жизни.
ДВОЙНАЯ БУХГАЛТЕРИЯ
Главный бухгалтер УНР-301 треста «Спецстрой»
Сослуживцы Карамышева выразили самое искреннее сожаление по поводу его ухода, а кое-кто из женщин даже приложил к глазам платочек. Карамышев пользовался в коллективе УНР репутацией весьма положительного человека, культурного, начитанного, хорошо воспитанного. Был он женат, имел двоих детей. Одевался не так уж изысканно, можно даже сказать — скромно, и лишь менял, причем довольно часто, галстуки. Правда, водился за Сергеем Сергеевичем грешок: случалось, от него попахивало спиртным. Иной раз он по нескольку дней не выходил на работу, и тогда в УНР со снисходительной усмешкой спрашивали: «А что, Сергей Сергеевич опять „захворал“?» Но в остальном, повторяем, его поведение было безупречным.
Оформив расчет, Карамышев попрощался с сотрудниками бухгалтерии, с чувством пожал им всем руки, попросил «не поминать лихом» и удалился, уступив кресло главбуха другому работнику.
А тот оказался человеком не в меру педантичным, дотошным. Как только дверь за его предшественником закрылась, он решил проверить правильность прежних расчетов, в частности с субподрядчиками. Сделал это новый главбух не с целью придирки, не ради выявления каких-либо огрехов, а исключительно из любви к точности и аккуратности.
И надо же! Если б преемник Карамышева был человеком суеверным, то наверняка мог бы сказать, что тут не обошлось без предчувствия. Произведя проверку, он, к своему великому удивлению, обнаружил, что в документах нет записи о поступлении на расчетный счет банка 545 рублей, уплаченных за канцелярские товары, приобретенные в магазине № 73 «Ленкультторга». Куда же эти деньги девались? Он стал уточнять и… обнаружил подмену одного документа другим, фиктивным!
Это так поразило нового главбуха, что он, не говоря пока никому ни слова, решил сам съездить в банк И магазин, проверить все на месте. И что же? Оказалось, что в документах и в самом деле подлог и что сделать его мог не кто иной, как милейший и скромнейший Сергей Сергеевич…
Говорят, что слухом земля полнится. Свое подтверждение поговорка нашла и на этот раз. Не успел на другое утро обескураженный, недоумевающий, плохо выспавшийся из-за тревожных раздумий главбух сесть за свой рабочий стол, как зазвонил телефон. В трубке послышался несколько взволнованный голос Карамышева:
— Доброе утро! Что случилось?
— Ничего, — решил до поры до времени не быть откровенным с Карамышевым его преемник.
— А до меня дошли слухи…
— Нет-нет, уверяю вас, что ничего, — поспешил успокоить тот.
— Честно?
Тут главбух, пролепетав что-то не очень членораздельное, окончил разговор и, положив трубку, торопливо направился к своему руководству.
Так возникло уголовное
Сидя перед следователем, глядя на него взором страдальца, Карамышев тихим, проникновенным голосом рассказывал о себе. Не преминул он сообщить и о том, что где-то в глубине души является не бухгалтером, а поэтом, что безумно любит литературу, особенно французскую, с упоением читает Гюго и Франса и даже собирался в свое время поступить в аспирантуру, чтобы целиком посвятить себя исследованию творчества любимых писателей. «Но, — вздохнул Карамышев, — в силу материальных обстоятельств пришлось, как видите, заняться прозаической бухгалтерией, а мечту жизни оставить неосуществленной…»
Следователь слушал его внимательно, не перебивая. Между прочим, он мог бы сказать, что если бухгалтер Карамышев любит литературу, считает себя знатоком Гюго и Франса, то в этом нет ничего особенного. Он, Болдырев, хоть и является следователем, сам пишет в свободное время стихи, сочиняет музыку, и никто из окружающих не считает это чем-то из ряда вон выходящим…
Следствие складывалось для Карамышева вроде бы благоприятно, впрочем, как и для следователя. Карамышев признался в подлоге, за это он понесет наказание. Тут, казалось бы, можно поставить точку, и будь следователь человеком торопливым (бывают, к сожалению, такие), он бы, возможно, так и сделал. Но Болдырев не торопился. Беседуя с Карамышевым, он интуитивно почувствовал, что этот любитель и ценитель французской литературы — ловкий и опытный жулик и что одним случайно обнаруженным фактом присвоения денег его преступная деятельность вряд ли ограничивается.
Однако что значит одна интуиция без конкретных доказательств… Ничего! И следователь стал рыться в документах УНР, просматривать счета, платежные поручения, справки, накладные. Он изучал их с таким рвением, что со стороны могло показаться, будто нет ничего увлекательнее, чем читать эти исписанные, заполненные колонками цифр, старые, пожелтевшие бумаги.
Впрочем, для Болдырева это так и было. Есть самые разные уголовные дела и самые разные по характеру следователи. Одних привлекают загадочные убийства или грабежи, когда приходится возиться с отпечатками пальцев, со следами на земле, на подоконниках, с каким-нибудь окурком, найденным под кроватью. Здесь профессия следователя в особенной степени предстает в ореоле романтики. А других, как Болдырева, привлекают пусть менее «острые» по фабуле, менее сенсационные дела, зато в действительности они требуют не меньшего искусства при расследовании. В этих делах тоже есть своя романтика. Ведь в конечном счете и там и тут перед следователями стоит одна цель: поймать, уличить и обезвредить преступника.