Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Быкаў Васіль

И в этом аду вдруг раздается крик:

— Попов! Прицел! Так твою…

Это Желтых. Попов вскакивает и сквозь смерч пыли, пригнувшись, бросается через площадку в укрытие. Что-то кричит Желтых, но взрывы глушат его. Еще вспышка рядом. Удар! В окоп обрушивается земля. Желтых падает. В облаках пыли — Попов с прицелом под гимнастеркой. Снова взрыв. Я вскидываю и прячу лицо.

Взрывы терзают нас вместе с землей. Наши тела болезненно сжимаются от неослабного напряжения. От каждого разрыва вонзается в мозг мысль: Конец! Этот!.. Нет, этот!.. Вот этот!.. Но вот, кажется, мелькает надежда: выжили!

Неужели

выжили? Загорается слабенькая еще, готовая вотвот погаснуть радость…

Вверху утихает. Взрывы колотят землю поодаль. Песок перестает низвергаться в окоп. Потный и страшный выгребается из земли Желтых. Вскакивает Лешка. Слабо шевелится в углу Лукьянов. Отрясается Кривенок. Я медленно встаю и чуть вздрагиваю, чувствую, как глаза мои округляются. Задорожный дико кричит:

— К-к-к-омандир!.. К-к-к-омандир!.. Танки!!!

* * *

— Т-т-т-танки! Т-т-танки! Гляди! — кричит он, то высовываясь из окопа, то снова приседая. Мы все враз выглядываем из-за разрушенного бруствера. Желтых на мгновение замирает, часто-часто моргая сузившимися от песка глазами. Будто не веря в то, что видит, он первый ошалело выскакивает из окопа. За ним кидается Попов, потом остальные.

Пригнувшись, через изрытую площадку мы влетаем в укрытие к пушке. Я вцепляюсь в станины. Мне помогает Кривенок, остальные тужатся внизу возле колес. Пушка медленно трогается, но укрытие завалено комьями земли из развороченного минами бруствера и колеса идут боком. Желтых люто ругается.

— Поворачивай станины! Станины поворачивай! Лозня, такую твою…

Напрягаясь изо всех сил, мы кое-как выкатываем орудие на площадку, заносим станины. Желтых вглядывается вдаль. Низко склоненное его лицо потное, злое и страшное. На лопатках мокрые пятна пота.

Танки ползут на первой траншее. В воздухе гремит, грохочет, поднебесье воет и стонет. Тяжелый чугунный гул ползет по земле. Хлопцы бросают сошники, я хватаю стопоры, Задорожный сзади так рвет станину, что едва не сбивает меня с ног. Левой рукой я открываю затвор, сам Желтых с лязгом вгоняет в ствол бронебойный.

Я выглядываю из-за щита — один танк горит, распустивши в воздухе шлейф черного дыма. Другие идут вдоль дороги к деревне. Несколько пехотинцев бегут, согнувшись, по полю в тыл. Желтых что-то кричит, Попов впивается в прицел и вскоре резкий выстрел бронебойного глушит нас всех. Пушка подскакивает, толкает в плечо, я падаю, это хлопцы не успели закрепить станины. Под казенником первая гильза. Из ее шейки струится легкий дымок.

— Сошники! — кричит Желтых, низко пригнувшись за наводчиком, и кулаком толкает в спину Кривенка. Тот хватает заправило и начинает загонять сошник в землю. Второй сошник, стоя на коленях, старается сдвинуть в ямку Лукьянов.

— Гах! — бьет второй выстрел. Что-то черною вспышкой мелькает позади танка, но танк идет.

— Огонь! Огонь! Не медли, огонь!

— Гах!

— Гах!

— Гах! — часто бьет пушка, подскакивая на колесах.

Однако танки уже проходят первую траншею и, ускоряя ход, вдоль дороги стремительно катятся в тыл. Уже видим на бортах их черно-белые кресты, машины тяжело переваливаются на брустверах ходов сообщения, волоча за собой хвосты пыли. Пушки их то и дело грохочут выстрелами.

— Огонь! — ревет Желтых. — Наводить лучше!

— Гах! — гремит выстрел. Тотчас же на броне танка коротко сверкает

огонек, но танк идет. Желтых уже без бинокля вглядывается, и в его широко раскрытых глазах отражается отчаяние.

— Не берет холера! Дьявол им в глотку, не берет! Бей по гусеницам! По гусеницам огонь!

Рассеявшись по полю, бежит наша пехота. Десятки людей в страхе шарахаются в стороны, падают, отстреливаются и снова бегут. Их уже настигают танки.

Недалеко от огневой, припав к самой земле, обессиленно трусит сержант с потным красным лицом. Одной рукой он тащит «Горюнова», другая, словно плеть, свисает к земле. За ним, боязливо оглядываясь, бежит низенький боец с коробками в руках. Это наш ночной встречный с термосом.

— Стой! — кричит им Желтых. — Стой, сволочь! Расстреляю! Стой!

Сержант кричит что-то в ответ, но его не слышно. Тогда он, присев, тычет в сторону пшеничной полосы. Желтых оглядывается, танки уже на фланге. Командир приседает от неожиданности и ругает неизвестно кого.

— Станины влево!

Лешка и Кривенок, вырвав из земли сошники, быстро заносят станины.

Одну бросают под бруствер, другую — на середину площадки, ровнять некогда. Попов обеими руками лихорадочно вращает маховики. «Гах!» «Гах!» — гремят выстрелы. Звякая, вылетают под ноги гильзы. Лешка с перекошенным гримасой лицом стоит между станин на одном колене. Остальные гнутся к самой земле. Один Желтых выглядывает из-за щита позади припавшего к прицелу Попова.

— Ага! — наконец кричит он злорадно. — Есть! Один есть! Попов! Огонь!

У края пшеничного поля стоит танк. Верхний люк его уже отброшен. Возле него открывается второй. Он несколько секунд медлит, затем подворачивает гусеницами в сторону огневой позиции. Перед пушкой вдруг сверкает черная молния, и поток земли накрывает расчет. Через пять секунд встревоженный крик Попова:

— Сноп! Товарищ командир, сноп!

Танк в створе с крестцом. Опять удар!.. Пыль… Смрад!..

Я понял: снопы надо немедля раскидать. Но неподвластная мне тяжесть сковывает ноги. Ненавидя себя, я медленно встаю из-за щита и напряженно, мучительно иду: вот-вот грохнет третий, и, может, последний разрыв. Сейчас! Сейчас! Во мне все напряглось. Переждать выстрел, затем… затем… Но я не дождался!

— Лукьянов! Убрать! — после короткого промедления кричит Желтых.

Лукьянов в расстегнутой шинели встает из-за ящиков, почему-то оглядывается, в его глазах не страх и не испуг, а только всепоглощающая предсмертная тоска. Несколько коротких секунд он медлит, затем не спеша, словно обессилев, влезает на бруствер и, не пригибаясь, расслабленно бежит к крестцу. Там он стаскивает верхний сноп, крестец падает, и за ним рукой подать — танк. Он мчит на огневую. Лукьянов делает попытку разбросать снопы, но в это время совсем рядом — взрыв!

Пыль, песок бьют по щиту. Я, оглушенный, пригибаю голову, но, через мгновение опомнившись, вскакиваю — сквозь редкие клубы пыли, словно ослепленный, склонившись и спотыкаясь, медленно бредет Лукьянов. В десяти шагах от него горячо курится воронка.

— Огонь! — сорванным голосом ревет сзади Желтых. Я, поняв, что случилось, ошалело бросаюсь на бруствер.

— Стой! Назад! — взвивается предостерегающий крик командира. Однако я только пригибаюсь и в три прыжка достигаю Лукьянова. Он уже падает. Я подхватываю его под мышки и, напрягаясь, волоку на огневую.