По обе стороны горизонта
Шрифт:
На следующее утро, вопреки какой бы то ни было логике, в восемь утра я занял наблюдательную позицию недалеко от заветного подъезда и не ошибся. Минут через двадцать таинственная незнакомка вышла из подъезда, неся в руках шлем. Теперь мне удалось, хотя и издали, рассмотреть лицо. Оно было прекрасным, как и все остальное. Девушка оседлала мотороллер и выехала на улицу. Я последовал за ней. Москва в те годы не была сильно загружена транспортом, и мы очень быстро доехали до какого-то очень солидного официального здания, где ее опять встречали – на этот раз несколько молодых людей. Конечно, подумал я, такую девушку везде должны встречать. Удивительно, что ее не провожают туда и обратно. Девушка скрылась в здании. Надпись на фасаде гласила: Институт иностранных языков – здесь и должна учиться красавица и дочь генерала.
У меня хватило благоразумия не остаться у дверей ее института до окончания занятий, а отправиться в свой. Там меня уже разыскивали. Пришлось идти к декану объясняться, иначе не допускали к занятиям. Я рассказал ему все, как было, умолчав, разумеется, о девушке. Он пожурил меня, ведь не хвалить же ему было студента за прогулы, и отпустил с миром. Я отсидел несколько лекций и помчался к дому на Котельнической набережной. Мотороллер уже стоял у подъезда. Опоздал, какая досада. Я съездил в цветочный киоск и купил одну маленькую, еще не совсем распустившуюся чайную розу. Достал из-под сидения своего мотоцикла изоляционную ленту и, дождавшись, когда дежуривший поблизости милиционер отвернется, быстро примотал розу к рулю. Так продолжалось еще два дня. На четвертый я с трепетом ожидал возвращения девушки из института, сидя на мотоцикле на том месте, где она ставит свой. Нужно было как-то разрубать этот гордиев узел, иначе жизнь моя становилась невыносимой. Кроме того, дело шло к октябрю. Сезон езды на двухколесных машинах подходил к концу. Тогда будет еще труднее найти возможность и повод для знакомства. Девушка подъехала чуть позже обычного, когда я уже начал думать, что все кончено. Она соскочила с мотороллера, сняла шлем и, улыбаясь, протянула его мне.
– Так вот, кто розы мне тут дарит каждый день, – сказала она и без жеманства взяла из моих рук еще три, – я тебя приметила, когда ты меня догонял с неделю назад. Я тогда подумала, что милиционер мне свистит. Обернулась и увидела тебя. Ладно, давай знакомиться – Нина.
У меня гора спала с плеч. Мы поболтали буквально несколько минут. Нина дала мне свой телефон, сказала: "Звони!". И убежала.
Я позвонил уже на следующий день и пригласил ее в театр. Она согласилась. Мы начали встречаться все чаще и чаще, проводя время в театрах, на выставках и в интеллектуальных беседах. Как ни странно, мне этого хватало. Я не был новичком в общении с женщинами. Как-то само собой получалось, что обычно меня находили, или я находил более взрослых женщин, которые хорошо понимали, чего я хочу, и без лишних слов давали мне это в первую очередь потому, что сами хотели того же. Но с Ниной было по-другому. Я бы, конечно, взял ее всю, но был готов просто находиться около нее сколь угодно долго, ничего не ожидая.
Однажды, месяца через два после нашего знакомства, когда я в очередной раз проводил ее до подъезда, она пригласила меня зайти. Я засомневался. Была суббота, дома почти наверняка были родители, и перспектива встречи с ними меня, если и не пугала, то уж точно смущала. Нина настаивала, и я согласился. Дверь нам открыла домработница в белом переднике и чепце – она воплощала в себе канонический образ женщины этой профессии. Мы прошли в столовую, где меня усадили за большой обеденный стол, явно собираясь использовать его по прямому назначению. Я засмущался еще больше. Видя мое замешательство, Нина говорила без умолку, и об обеде в том числе. Домработница внесла из кухни винегрет и графин с водкой. Вслед за ней вошел и Нинин отец – Виктор Иванович. В домашней одежде он выглядел очень пожилым человеком. С газетой в руках он сел во главе стола. Нина меня представила, и он начал разговор, какой, видимо, не раз проходил за этим столом с ее молодыми людьми.
– Чем занимаетесь, молодой человек, – начал он, – я слышал, вы на Яве разъезжаете. Дорогая машина. Сами заработали, или родители купили?
Я с гордостью ответил, что сам заработал, и рассказал о своей работе на кафедре промышленной электроники. Его особенно заинтересовал тот факт, что я одновременно поступил учиться на очное отделение института и на работу и что за это время я вырос от младшего лаборанта до старшего техника. Вряд ли это можно было назвать быстрым карьерным ростом, но, возможно, он мыслил категориями воинских званий, поскольку сразу вслед он сказал:
– Ну что же, в войну лейтенант
– А над чем сейчас работаете? – продолжал расспрашивать он.
Я рассказал, что несколько групп моих ребят по линии студенческого научного общества ведут работу по автоматизации контроля параметров на поточных линиях, а одна разрабатывает маленький ручной радар для измерения скорости подвижных объектов. Все это была чистая правда. Но, когда я сказал, что под моим руководством работает сразу несколько групп, он, мне кажется, засомневался в моей искренности и перешел к другим вопросам – к политике.
– А газеты ты читаешь? – спросил он, переходя на ты. В этом, с моей точки зрения, ничего обидного не было. Непривычным для меня в моем возрасте было как раз обращение на вы.
– Не регулярно, – уклончиво ответил я, так как на самом деле газеты читал от случая к случаю, не находя это занятие сколько-нибудь интересным.
– А сегодняшнюю "Правду" ты читал?
– Нет, – честно ответил я, – но позвольте взглянуть.
Он протянул мне газету, и я секунд десять просматривал ее первую страницу, после чего вернул ее хозяину. За это время я успел пробежать глазами передовую статью и выхватить заголовки других. Затем я принялся излагать содержание передовицы, стараясь делать это своими, а не газетными фразами.
– Значит, все-таки иногда читаешь, – удовлетворенно сказал Виктор Иванович.
Очевидно, первое впечатление от моей персоны у него сложилось положительное, и он потянулся к графину. Предложил мне, я отказался. Сказал, что крепких напитков не пью, и это была чистая правда. Не рассказывать же ему, что в возрасте десяти-одиннадцати лет мы с соседом по квартире такого же возраста, как я, полгода копили деньги и купили бутылку коньяка. На Новый год мы, спрятавшись в ванной, выпили по стакану этой ужасной жидкости, отчего оба вскоре почувствовали себя не просто плохо, а очень плохо. Родители и соседи тогда решили, что мы отравились рыбой. После этого случая меня мутило от одного вида коньяка или водки, но на вина мое внутреннее табу не распространялось.
Мы принялись за еду, перебрасываясь теперь только короткими фразами. Нинина мама к обеду не вышла. Возможно, ее не было дома.
После обеда Виктор Иванович снова начал допрашивать меня. Теперь его интересовали мои воззрения в области экономики. Таковых у меня, по правде сказать, не было вовсе, и все, что я говорил на эту тему, было чистой воды экспромтом. Единственное, в чем я был на самом деле убежден, и произнес уверенно, так это то, что если экономика – наука, то ее законы должны действовать одинаково как в социалистическом государстве, так и в капиталистическом. Ведь нет специальных законов физики или математики для того или иного общественного строя. Мне кажется, я его озадачил. Он задумался, что-то пробормотал и, пожелав нам всего наилучшего, вышел.
Нина пригласила меня в свою комнату. Мы собирались в театр, и надо было скоротать часок. Она не закрыла за собой входную дверь, давая понять, что я должен вести себя прилично.
– Что это за номер с газетой, – спросила она, когда мы остались одни, – говоришь, что не читаешь, а берешь ее в руки и, вдруг, оказывается, знаешь ее содержание. Думаешь, отец не заметил твой фокус? Сомневаюсь. Он сквозь стены слышит и видит. Просто он вида не подал. Так объясни мне, пожалуйста.
Я не стал заставлять ее долго меня уговаривать и предложил ей взять с полки любую книгу, открыть на первой попавшейся странице и показать мне на несколько секунд. Разумеется, я пересказал содержание текста почти дословно. Нина пришла в восторг. Пришлось несколько раз повторить номер на бис. Последней она показала мне страницу с английским текстом. Вот тут я попал впросак. Страницу-то я запомнил, а вот пересказать не мог. Я сказал, что не силен в языках, и рассказал, как сдавал вступительный экзамен по языку. Это вызвало новый приступ веселья. Видеть ее смеющейся было для меня особым удовольствием. Но тут я подумал, что если не могу пересказать английский текст, то, наверное, смогу его записать. Нина дала мне лист бумаги, и я буква за буквой воспроизвел первый абзац. Для меня это был первый опыт такого рода, но не последний. На Нину мои способности произвели впечатление. Она хотела сразу бежать к отцу, чтобы продемон- стрировать их ему, но мне удалось удержать ее – я был сыт по горло общением с ним.