По обе стороны горизонта
Шрифт:
Если бы я тогда попыталась выяснить, что собственно хотят они узнать, роясь в глубинах памяти, наверное, нашла бы массу аргументов, чтобы отговорить их от этой затеи. Но мне не могло даже прийти в голову, что они опять затеяли ужасную авантюру. Поэтому я шла совсем иным путем, стремясь направить энергию мужа в круг простых житейских проблем. Я пыталась объяснить Дэвиду, что он уже сделал в своей жизни множество крупных и полезных дел.
– В конце концов, вы с Майклом вывели новую породу человека, – говорила я. – Кто знает, возможно, как все население Земли пошло от Адама и Евы, так и будущие поколения составят наши потомки и будут гораздо более счастливы в жизни, чем мы. Ты уже достиг цели. Теперь отдыхай, наслаждайся жизнью,
Дэвид был глух к моим словам. Наоборот, когда я говорила о цели в жизни, он приводил свою, недоступную моему пониманию позицию. Сама-то я точно знала и видела свою цель в жизни – воспитать, поставить на ноги своих детей, потом нянчить внуков, что еще человеку нужно. Так же, наверняка, думают миллионы и миллиарды людей на всей планете. Их основная забота – обеспечить собственное благосостояние. Не больше и не меньше того. Только единицы из них хотят чего-то большего. Они ставят перед собой какие-то другие цели и добиваются своего, возможно, не только благодаря своим талантам, а потому, что другие просто ни к чему не стремятся. Но Дэвид рассуждал по-другому. Если допустить, что хотя бы у отдельных людей могут быть достижимые цели, то должна была бы быть цель и у всего человечества. Никто и никогда ее не формулировал и, тем более, не ставил. Человечество вообще не ставит перед собой никакой цели. Оно развивается без всякой идеи, без плана и даже занимается исследованием перспектив своего развития факультативно, силами энтузиастов одиночек. Скорее всего, никакой особой цели в развитии человечества просто не существует. Даже если и существует высший разум, который занес на нашу планету разумную жизнь, то и он не спешит поделиться с нами своими планами. Да и были ли они вообще? Возможно, Создатель считает, что уже исполнил свою миссию, а дальше предоставляет нам возможность действовать самостоятельно. В этом смысле хорошо живется людям верующим. Вера не требует ни знания, ни понимания. Вера есть вера, этим все сказано. Если же Создателя не было вовсе, то еще хуже. Тогда разум, сознание возникли на Земле случайно, и им суждено так же случайно погибнуть. Хочется понять, зачем живу я, зачем живем мы, зачем живет все человечество, и что будет дальше, через год, через сто лет, через миллион, через миллиард!
– Ты занимаешься не своим делом, – говорила я ему, – ты, фактически, пытаешься выйти за пределы человеческих возможностей, вмешаться в промысел Божий. В тебе нет того, что называется смирением – одной из главных добродетелей человека, которую воспитывает в нем религия. Если хочешь, это недостаток твоего атеистического воспитания, надо просто преодолеть его. Когда ты занимался делом, эти проблемы тебя не мучили. Вот и теперь займись каким-нибудь простым и понятным делом, как все люди.
Дэвид и Майкл не преуспели в своих поисках. Через какое-то время они признались в этом сами. Людская память не хранила дат. Например, родители Дэвида точно знали дату начала войны СССР с Германией, но не помнили, когда началась вторая мировая война в Европе. В памяти более далеких предков дат вообще не было. Зато там встречались различные кулинарные рецепты, сцены праздников и торжеств, посвященных неизвестно кому или чему. Вместе с тем, многие профессиональные навыки хранились в наследственной памяти во всех деталях. Но не это на самом деле интересовало наших мужчин. Они жаждали увидеть воочию следы посещения Земли инопланетянами, узнать, как выглядел Создатель или хотя бы основоположники религий. Ничего этого добиться им не удалось, и они прекратили попытки пробиться вглубь веков, подавленные постигшей их неудачей. До сих пор все их затеи им удавались в большей или меньшей степени. Наверное, они могли бы снова начать исследования в тех областях, над которыми работали раньше. Там оставалось еще очень много неясного. В первую очередь, вообще отсутствовала сколько-нибудь строгая теория, объясняющая их
Однажды, в субботу, когда мы все вместе сидели вечером в нашей большой гостиной, а дети увлеченно играли на компьютерах, Дэвид сказал, обращаясь ко всем нам:
– Конечно, трудно переключиться с непрерывной и конкретной работы на что бы то ни было другое, особенно на то, что мы не знаем и не умеем. Но, если у нас сегодня нет достойной проблемы, давайте ее придумаем и будем решать в свое удовольствие. В конце концов, правду говорит моя мудрая жена – нельзя вмешиваться в промысел Божий.
На следующий день у нас был запланирован поход в ресторан по случаю дня рождения Майкла. Мы выбрали один из лучших ресторанов Лондона, славящийся своими гастрономическими изысками. Наш столик обслуживало сразу несколько официантов, что несколько сковывало нас, однако именно в этот день, впервые после пропажи рукописи и гибели Кетти, мы чувствовали себя так же свободно, как прежде. За столом говорили сразу обо всем, но постепенно кристаллизовалась тема, на которой все с удовольствием остановились. Мне вспомнились наши вечерние посиделки после ужина в нашем Замке, в Кейптауне. Тогда, принявшись обсуждать любую тему, мы постепенно доводили ее до полного абсурда, что было нашим любимым развлечением. Вот и сейчас, соревнуясь в красноречии, Дэвид и Майкл заговорили о будущем, далеком будущем человечества и о том, что может ему помешать состояться.
Договорились до того, что если общество когда-нибудь соблаговолит поставить перед собой цель и окажется способным стремиться к ней, то, рано или поздно, все человечество превратится в один гигантский муравейник. По дороге же к достижению муравьиного рая людям надо суметь создать страховую систему, которая позволила бы им переживать крупные природные катастрофы, неизбежные на большом отрезке времени.
Говорили мы между собой громко, может быть, громче, чем полагается это делать в общественном месте. Однако народу в ресторане было немного, и мы вряд ли кому-то могли помешать.
В конце вечера официант подал Майклу записку на серебряном подносе, а другой подкатил к нашему столику стойку, на которой в ведерочке со льдом покоилась бутылка очень дорогого шампанского.
В записке говорилось: "Уважаемые господа! Я стал невольным слушателем вашей занимательной беседы, которая натолкнула меня на некоторые мысли. Хотелось бы обсудить их с вами. Буду рад видеть вас всех вместе или по отдельности в своем офисе". К записке была приколота визитная карточка с адресом и телефонами.
Майкл попросил официанта пригласить автора записки к нашему столику, но оказалось, что тот уже покинул ресторан.
В последующие дни мы не раз возвращались к этой записке, которая немым укором лежала у нас на камине, но так и не позвонили. Через неделю автор записки напомнил нам о своем существовании. Посыльный доставил новое письмо. Уложенное в изящный конверт, оно было написано в духе утонченной английской вежливости от руки, что в наше время было редкостью. Отказаться от встречи теперь уже было, по меньшей мере, невежливо. Автор письма был явно заинтересован во встрече. Он не поленился отыскать наш адрес, что, конечно же, было несложно. Бронируя столик в ресторане, мы, естественно, оставили там свой номер телефона.
Решили, что на встречу отправится один Майкл. Он созвонился с автором писем, и встреча состоялась уже следующим утром. Прибыв по указанному в визитной карточке адресу, Майкл увидел старинный особняк, зажатый со всех сторон гигантскими офисными зданиями. На массивной дубовой двери красовалась золотая табличка: Генри Ллойд, финансист. Внутреннее убранство особняка соответствовало его внешнему виду. Лишь современная оргтехника и компьютеры показывали, что дом сейчас живет не в семнадцатом, восемнадцатом, а в конце двадцатого века.