По образу и подобию
Шрифт:
Тишина. Острая складка на переносице у мамы, потерянный взгляд… Исполненное сочувствия лицо Огнева…
— Профессор-то верно говорил, — продолжил Огнев. — Пока ты металась по информу в поисках лучшей юридической консультации, я с ним побеседовал. Он — нормальный мужик, в общем-то. Даром, что учёный.
— Что же ты предлагаешь, Виктор? — спросила мама жалобно. — Ну, что?
— Обнять её и утешить, — ответил Огнев. — Помочь пережить весь этот кошмар. А дальше будет видно.
— Легко тебе говорить…
Алёна
На огромном; во всю стену; экране плыла синяя, белыми разводами, планета. Холодный мир, полностью покрытый океаном. Ни единого клочка суши, бескрайние ледяные поля… Сколько-нибудь пригодной для пришлой жизни могла быть лишь узкая полоса на экваторе, где температура стабильно держалась в диапазоне от двух до двенадцати градусов Цельсия…
Алёна смотрела на планету без интереса. Как будто знала о ней всё, и эти знания здесь и сейчас важными не были…
— Давно хочу спросить, но как-то случая не было, — сказала она, обращаясь к своему спутнику.
Тот стоял рядом, но девочка на него не смотрела, и потому лица его не видела, но знала, что это мужчина.
— Спрашивай…
— Что означает вот этот знак? — она активировала голографический экран своего терминала и пальцем вывела сложную фигуру, схожую чем-то с японским иероглифом, и в то же время не имеющую никакого отношения к Японии. — И вот этот, — на экране появился второй знак.
— Это очень древний язык, — последовал ответ. — Очень древний. Первый знак — это судьба. Но просто судьба, а определённое-свершаемое. То, что уже нельзя отменить. Оно ещё не наступило, но скоро наступит, и предотвратить его никак нельзя.
— Вот как, — хмыкнула Алёна. — А если я покончу жизнь самоубийством?
— Если твоя смерть не является частью определённого-свершаемого, то покончить с собой ты не сможешь, даже если очень сильно захочешь.
— Забавно. А второй знак?
— Это надежда. Новая надежда. Такая надежда, о которой никто не смел даже помыслить, а она внезапно появилась как дар свыше, и теперь её надо беречь, чтобы не исчезла вновь. Вдобавок, это ещё и знак Альянса…
— Какого ещё Альянса?
Но ответа Алёна уже не услышала. Всё изменилось, как порой всё меняется во сне, вне всякой логики, спонтанно, само собой.
Теперь она стояла в белом ослепительном коридоре, залитом громадным светом.
И от неё уходил кто-то, такой же белый, уходил навсегда, уходил насовсем…
— Тим! — крикнула она, бросаясь следом, но ноги, совершив рывок, остались на месте.
— Не ходи за мной, —
— А ты не сгоришь? — яростно спросила Алёна.
— Нет. Ещё не сейчас…
— Тим!
— Сказал же, не ходи за мной!
От него рванулось громадное белое пламя и обожгло до смерти…
Алёна с криком вскинулась и обнаружила, что сидит на постели в реанимационной палате, за окном — слепая чернота ночи, а рядом сидит на стуле Роза Тимофеевна и держит за руку.
— Что это ты творишь-то такое с собой, глупая? — ворчливо спросила целительница.
Алёна дико смотрела на неё. Пережитый во сне ужас отступал, расплываясь быстро тускнеющими пятнами. Девочка уже не помнила толком, что ей снилось. Что- то ужасное. Но что?
Позже она узнает, что приборы зафиксировали остановку сердца, и Роза, бросив все свои дела, примчалась в палату, но случай оказался слишком серьёзным даже для неё. Несколько дней прошло в подвешенном состоянии, когда неясно было, будет ли жить Алёна Свенсен, или всё же нет. Но тогда Алёна этого не поняла, а ей не сказали.
— Там к тебе пришёл кое-кто, — сказала Роза. — Позвать?
— Кто?
— Увидишь.
— Позовите, — вздохнула девочка.
Она прикрыла глаза, удивляясь странной слабости, охватившей всё тело. Снова тянуло в сон, спать не хотелось до отчаяния, но дрёма накатывала волной, с которой тяжело оказалось спорить…
Лёгкое, знакомое до боли, родное прикосновение, любимый голос:
— Я же тебя просил не ссориться с Олегом…
Алёна улыбнулась, открыла глаза. Тим. Пришёл. Она протянула руку, и Тим с готовностью взял в ладони её пальцы.
— Я и не ссорилась, — сказала Алёна. — Я от него убежала…
— Глупо, — сердито сказал на это Тим.
— Ну, извини, — честно сказала Алёна. — Но ты же ведь знаешь, что они?!
— Выбрось из головы, — посоветовал Тим. — Правда.
— А тебя не волнует, что ли? — возмутилась она. — Вот ты мне скажи: не волнует совсем? Меня заберут отсюда, а ты и наш ребёнок останетесь. Нормально по-твоему, да?
Тим покачал головой. Но ничего не сказал, и Алёна замолчала тоже.
— Тим, — сказала она настороженно, — а ведь ты видишь будущее. Что произойдёт, скажи?
— Я вижу вероятности, — тихо сказал Тим. — То, что могу изменить, что могу попытаться изменить, если успею. А если ничего уже изменить нельзя, то зачем на него смотреть? Оно раз-навсегда застыло и не шелохнётся уже. Неинтересно.
Алёна потерянно молчала. В словах Тима звучала нечеловеческая логика с нечеловеческим же спокойствием. «Её парень — ненормальный», — сказал тогда Огнев. Ну, что ж, это действительно так, Тим — ненормальный.
— А мы… Наше с тобой будущее и будущее нашего ребёнка — уже застыло? — всё же спросила Алёна.