По образу и подобию
Шрифт:
Тим кивнул:
— Да.
У Алёны не хватило духу спросить, как именно застыло. Хотя, если бы она задала вопрос, Тим, наверное, ответил бы на него. Но она не спросила…
Утром пришла мама. Присела на краешек кровати, взяла за руку. Алёна не выдержала, разрыдалась снова, а мама гладила её по руке, гладила…
— Мама, — прошептала девочка. — Прости… мамочка…
— Эх, ты… Поправляйся, отвезу тебя домой. Тут всё-таки… больницей пахнет… Отпустили её только на четвёртый день.
А на
— Собирайся. Навестим одного человека…
— Зачем? — хмуро спросила Алёна.
Тоска не отпускала её. Из рук валилось даже самое пустяшное дело. Тим был занять на своей станции, но как-то раз приехал, и мама впустила его…
Они долго сидели в полутёмной комнате, обнявшись, и Тим, снова заблудившись во времени, назвал ребёнка Ладой…
— Лада? — переспросила Алёна.
У неё спрашивали, как назвать дочь, но она просила время, чтобы подумать, и ничего сама ещё не придумала, в голове было пусто.
— У неё конференция по проблемам паранормальной медицины на днях, не забудь посмотреть, — невозмутимо сказал Тим, и Алёна остереглась расспрашивать дальше.
Потом, когда в доме установилась та особенная тишина, которая бывает лишь глубокой ночью, Алёна стояла у раскрытого окна, смотрела на звёзды, не такие яркие, как в Отрадном из — а городского освещения, и не знала, что ей делать. Она впервые задумалась о том, что отношения с Тимом ей не потянуть. Он правда ненормальный. Он правда не здесь, не в прошлом и не в будущем, а, как он сам выразился когда-то, — везде. Он безумен. И вовсе не тем, опасным для окружающих, сумасшествием, которое требует себе отдельной комнаты с мягкими стенами. Его помешательство совсем иного рода, проистекающего из особенностей его паранормы. И если Роза Тимофеевна сумела обуздать собственную мощь и заставить её служить науке, то Тим даже не пытался этого сделать.
И то, что для других оставалось туманным будущим, для него давным-давно превратилось в прошлое, прожитое и пережитое не один раз.
Осознавать подобное было тяжело.
Наутро Огнев, проводив маму на службу, вдруг сказал:
— Собирайся. Нам необходимо вместе побывать у одного человека.
— У кого? — безразлично спросила Алёна.
В эти страшные пустые дни у неё почти полностью пропал интерес к жизни. Время она проводила, в основном, валяясь в постели. Спала, читала книги по генетике из списка, выданного Тимом ещё тогда, при первой с ним встрече, читала, почти ничего не понимая и просто бездумно скользя взглядом по строчкам, снова спала. И тут вдруг предлагают куда-то выйти, у кого-то побывать. Зачем?
— Сюрприз, — усмехнулся Огнев. — Одевайся, приводи себя в порядок и поехали.
В городе удобнее всего передвигаться монорельсом или подземным транспортом, на худой конец, в лёгких карах, но Огнев наплевал на удобство и выкатил из гостевого кармана свою чудовищную машину, памятную по поездке в Отрадное. Машина смотрелась на дороге ископаемым мастодонтом.
Алёна подумала, и полезла на заднее сиденье. Там можно было свободно лечь, вытянув ноги. Сидеть впереди и смотреть
— Музыку? — спросил Огнев, усмехаясь.
— Да… пожалуйста…
Огнев прогнал гтлей-листы на проигрывателе и… Алёна подскочила от неожиданности: музыка полилась вполне себе бодрая. Девочка узнала нежно любимую их компанией — именно за быстроту и бодрость! — композицию «Лавина в ущелье» от группы «Два нерва». А она и не знала, что Огнев — взрослый, чёрт его возьми! — может слушать такую музыку!
— Не спи, — коротко бросил через плечо Огнев.
И машина тронулась.
Спустя час езды Алёна оценила дальновидность Огнева, взявшего личную машину. Ехать пришлось через весь город, петлять, поворачивать. На общественном транспорте добрались бы к завтрашнему утру, не раньше. А подъехали они к какому- то офисному зданию, утонувшему в зелени.
Небольшое, в три-четыре этажа, кирпичное строение располагалось в центре великолепного парка с огромными, — так и просилось на язык, столетними! — елями. На елях свечками торчали вверх малиновые женские шишки, растопырившие чешуйки для летящей по ветру пыльцы. На клумбах доверчиво тянулись к солнцу тюльпаны, ирисы. Отцветала последняя волна первоцветов, прежде всего, белых и жёлтых крокусов.
— Пойдём, — сказал Огнев, подхватывая Алёну под руку.
Светлый коридор с огромными окнами вместо одной стены привёл их в небольшой холл всего с двумя кабинетами, в одном из кабинетов через приоткрытую дверь хорошо было слышно, как кто-то раздражённо что-то требовал по внешней связи. Туда-то Огнев и вошёл безо всяких церемоний и втащил за собой Алёну.
— Вик, твою мать, — недовольно высказался хозяин кабинета, отключая настольный терминал. — Стучаться, вообще-то, надо.
Алёна распахнула глаза. Она узнала сначала голос, а потом и лицо человека. Да это же знаменитый космопроходец, а ныне капитан двадцать девятого «Ковчега»
Пётр Ольмезовский! Личность известнейшая. Между прочим, пример для натуральнорождённых ещё тот — если очень сильно хочешь чего-то добиться, то и ущербный геном не помеха. Алёна сжала кулачки на удачи, догадавшись, что у Огнева на уме.
— Ничего, — отмахнулся Огнев от упрёка капитана. — Пит, ты мне должен.
— Понял, — хмыкнул он, скалясь. — А иначе я 6 тебя до самого старта не увидел! И кого ты хочешь внести в списки?
— Ребёнка, — коротко объяснил Огнев. — Флаконникову Ладу Тимофеевну.
— Та-ак, — капитан с маху уселся на своё кресло, лицо его побагровело. — Тебя Олег послал? Вот же неугомонное маленькое дерьмецо!
Капитан Ольмезовский был старше своего брата-учёного лет на пятнадцать, если Алёне не изменяла память.
— Нет, — Огнев по-прежнему был краток. — Не Олег. — и вдруг кивнул на Алёну. — Мать.
Эффект разорвавшейся бомбы. Секунду стояла тишина, затем капитан грохнул кулаком по столу, подпрыгнула стоявшая на том столе всякая мелочь вроде каменной статуэтки, памятной по путешествию в древние пещеры или держателя для переносных терминалов, исполненного в виде прыгающей рыбы…