По осколкам

Гофер Кира

— Не «крючкообразные», а «крючковидные», — механически поправляю я Сатс, потому что это была и моя вечная ошибка о когтях. — Продолжай.

А сама думаю — вот она мне сейчас излагает часть своих знаний. Свои знания она считает самыми важными и обширными. Я же все ее знания не считаю сопоставимыми хотя бы с частью своих. Мои для меня не просто важные, а единственно значимые, ведь я-то уже знаю, в какие осколки все эти стартовые ученические знания разлетаются при встрече с первым же тараканом.

Конечно, мы с моим Мастером

сильно различаемся — как и положено по природе и истории наших народов. Однако сейчас у нас много общего: мы уже не живем ноги к ногам, мы уже не так сильно ругаемся, чтобы народ золотых пирамид не разговаривал со смотрящими на звезды, разве только некоторые работают молча. Сейчас мы все на одной стороне и не знаем одного и того же — осталось ли что-нибудь рабочее в пирамидах и на них? трудятся ли еще аппараты, ловящие энергию Малой звезды? что с локальной гравитацией и за счет чего она?..

Почему на Первом не ищут ответы на эти вопросы?

— Следующий: как и почему Основатели с Мастерами выжили только на одном осколке? — спрашиваю я, решив узнать, не нашли ли на Первом ответа, пока меня на нем не было.

Ох, как огорчается моя новенькая, думая, будто она проваливает экзамен!

— Я… Нам этого не давали…

И тут же дергается вперед, краем глаза я ловлю ее резкое движение:

— Инэн, расскажите, если знаете, а я…

— А ты, значит, хочешь быть выдающейся прямо сейчас уже в том, что узнаешь что-то, другим выпускникам незнакомое?

Поворачиваюсь и смотрю, как она теряет свой возбужденный румянец. Надо же, какая цветная молодость!

— С чего вы…

— Не дуйся. Но не забывай, с кем имеешь дело.

— Нам говорили, что Основатели не могут на нас смотреть без нашего разрешения.

— Возвращайся, донеси на меня.

— Мне говорили, вы одна из лучших, вы слышите больше других.

— Странная у тебя подготовка: одно не давали, другое давали неверно.

— И все-таки про Первый, — затягивает она.

Не надо мне было заводить этот разговор. Раз лучшая из новых не знает, почему мы остались лишь там, где остались, значит, Старшие не нашли ответа. Могли бы уже что-нибудь сочинить, совсем не обязательно, что правдивое. Просто чтобы было. И мне бы не пришлось заполнять эти пустоты.

— Известно, что, когда мир разлетелся, уцелели только те несколько сотен, кто находился на этой грани, с внешней стороны, — тыкаю пальцем в траву. — По блуждающим легендам, которые всюду просачиваются, это были лучшие представители обоих народов, что-то вроде мирового Совета.

Новенькая вспыхивает любопытством. Она уже не просто часть какой-то сильной семьи, она уже нарисовала себе немыслимо могущественных предков до самого зарождения жизни.

— По заявлениям тех, кто говорит, будто знает устройство мира, считается, что этот осколок — один из бывших полюсов. Но это заявление ничего не дает, как ты сама понимаешь.

Она торопливо кивает, воодушевленная

предыдущей версией про Совет.

— По одному слуху, на этой грани располагалась общая тюрьма. И все мы — потомки преступников, предавших каждый свой народ в его устремлениях или надеждах.

— Как преступников?! — охает Сатс, и щеки ее бледнеют.

Ну вот, теперь она у меня на крючке. Теперь на любопытстве она будет какое-то время меня слушаться, как того, кто больше знает и кто ближе к основам мира.

— Тебе не хочется быть потомком преступников?

— Нет, — она мотает головой. — А вам неужели бы хотелось?

— А мне все равно. Но тебе, раз уж очень не хочется иметь отношение к слуху о преступниках, еще раз советую непреступать никаких границ и слушаться меня во всем, в каждом шаге. И если я тебе прикажу не дышать, значит, умрешь, но воздуха не тронешь. Ясно?

Подобралась. Кивает. В движениях уже нет гонора… и рука с земли поднимается, ложится на колено. Так показная власть над пространством переходит в слежение за собой.

Ну вот, первую спесь немножечко сбили.

Вставать и идти все равно никуда не хочется…

Пальцы снова касаются округлого камня. Наверное, сейчас лишь он, если бы мог и хотел, рассказал бы, что здесь было, в целом мире, на этом Первом. Да, слух о тюрьме нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Он появился, когда кто-то однажды задался вопросом, подобным моему недавнему — а кто такие Старшие? Мне-то ладно, задалась и пусть висит. А у того задумавшегося вылезла мысль, будто они — надзиратели. Дальше насобирали догадок, сложно ли…

— Но вы сами, Инэн, вы сами во что верите?

Ох, не сдается молодость! Хочет подкрепить чужим мнением то, какое ей самой приглянулось.

Меня настолько не тянет разжигать в ней пафос, достаточно разогретый ее семьей, отличной учебой и без легенды о мировом Совете, что остается только уйти от ответа:

— Все, что я тебе сказала, лишь легенда, заявление и слух. А я сама верю в то, что видят мои глаза, и стараюсь не верить в том, что слышат мои уши.

— Но вы же Основатель! Вы же должны все слушать.

— Гра-ни-цы.

— Извините, — и честно краснеет.

Значит, отвечу так же честно.

— Когда говорит мир — я слышу. А когда говорят глупости — стараюсь глохнуть. У нас есть Первый осколок, на котором наши Старшие живут безвылазно. А мы с тобой свободны, мы можем выйти и вернуться. Все это я вижу сама и другому верить не собираюсь.

— А мы сегодня выйдем или я зря со своими попрощалась?

Она оборачивается и смотрит в просвет между деревьями так, словно ей стыдно. Я вижу подсвеченные розовым ее щеки, замечаю, как она косится на меня — что я сейчас скажу? мы возвращаемся и проводим на Первом еще поворот? неужели она теперь через все земли потащится под взглядами тех, кому недавно гордо махала рукой, прощаясь?