По осколкам
Шрифт:
Досадливо поджимаю губы. Я ему тут про себя, несчастную, а он, понятно, имеет в виду всех Ходящих.
Вздыхаю:
— Не совсем. Нашлись еще двое наших. Мы договорились встретиться здесь, на твоем осколке, — признаюсь я и, подумав, прикидываю тихонько: — Хотя… я не знаю, какие переходы теперь ведут… если ведут, конечно, но… это облако новых осколков может быть не замкнуто, а вполне себе…
Поднимаю взгляд на Т. Он кивает спокойно:
— Я слушаю тебя. Продолжай.
Меня немного отпускает — достаточно, чтобы собрать разбегающиеся мысли. Перекатываюсь на спину, закидываю
— Итак, есть еще одна пара Ходящих. С ними можно было бы обойти все земли, посмотреть, где что осталось, что с границами и какие наборы самодостаточны… Я просила их прийти к вам, чтобы помочь растить овес или что-нибудь еще. У Гвэт есть земляника. Вкусные маленькие ягоды… Мельче винограда и не такие сочные, но…
— Ты опять о еде. Давно не ела? — спрашивает он.
Я прищуриваюсь:
— А ты давно не спал… Так вот, с этими двумя мы договорились встретиться здесь, но позже. Это время еще не настало. И они могут задержаться… Но если не задержались и пришли сейчас... Они осторожны — подойдя к подозрительному, отступят. Короче, на твоих землях их нет.
Т молчит, слушает внимательно, а я ему очень благодарна за то, что он сейчас не сказал, что, конечно, подозрительное, ведь земли-то разметало.
— Мы обговорили условие, при котором они будут ждать меня в другом месте. Условие это не наступило, но место назначено. Мне понадобится время, чтобы добраться туда и подождать их там.
— Мы не знаем, что грозит моим людям. У тебя нет времени.
Я не хочу поддерживать его идею, что мне надо уйти, хотя какой-то грызун уже точит мое намерение остаться на пепелище. Наверное, это — природа Ходящей.
Но я теперь по-новому представляю себе природу Основателей. И продолжаю размышлять вслух:
— Я научилась… Вернее, оказалось, что я умею черпать силу от… Как вы ее называете?
— Кого ее? — чуть удивляется Т.
— Ладно, это неважно… Я умею черпать силу из света. И если мы дождемся, когда свет заглянет сюда, то я соберу его, стану сильнее… и… — Воспоминание о том, как я неслась, как летела, какой мощью была полна, зажигает меня, я начинаю говорить громче и уверенней: — Вдруг у меня получится подтянуть к нам соседний обломок!
И тут же понимаю, что меня несет не туда. Я, бестолковая, забыла, что Малая не поднимется над этими стенами.
— Или же, — продолжаю я, не желая отступать из-за мелочи, — я перейду на те земли, где свет есть, где его много! И уже оттуда притяну.
— Ты научилась управлять такой силой? — с сомнением спрашивает Т. — От этого зависит жизнь моих людей. Будешь притягивать земли, не столкнешь? Не разобьешь?
Молчу. Мне нечего ему сказать.
— Любая сила требует знаний, — продолжает он, и на счастье я не слышу в его голосе назидания. — Когда я почувствовал себя сильным, решил, что все могу сам. Но быстро пришлось понять, что сначала надо учиться. Меня учил Фич. Я до самого конца обращался к его знаниям и опыту. У тебя есть к кому обратиться?
Вот ведь! Чуть что, всюду наткнешься на этот Первый!
— Считай, что их тоже закопали, — отвечаю я с вернувшейся
Он вдруг складывает губы и дует мне в лицо, потом шепчет:
— Тихо. Это не то решение. Ты торопишься, и спешка ведет тебя к ошибке. Не выбирай самое простое и быстрое. Ты же уже знаешь… если копьем размахивать, ничего не добьешься. Только хуже станет.
— Не сравнивай меня со своими холщовыми дикарями!
Он длинно и с усилием втягивает воздух, задерживает дыхание и, оторвав спину от земли, поворачивается ко мне. Тяжелая рука опускается на мой лоб, придерживая разгоряченную голову.
— Тихо, я сказал. Уймись.
А сам дышит часто-часто, зубами хрип от боли удерживает.
С меня сдувается весь гнев, словно пыль сильным ветром — ему же нельзя двигаться! что ж я?!
Не успеваю что-нибудь сделать, как он издает низкий горловой звук. Ладонь вдруг становится мокрой. С затухающим стоном он напряженно выгибается и, скользнув ногтями по моему лбу, заваливается на спину.
— Плохо? Больно? — вскидываюсь я.
Молчит. Голова запрокинута, рот сохранил оскал.
В животе у меня проваливается от холодного страха. Нельзя, чтобы я не уберегла еще и его!
— Нет! Не смей!
Взвиваюсь на колени. Руки мои дрожат, шарят по его лицу, груди, цепляются за складки рубахи. Тянутся к месту перелома в спине, но не достать.
Не соображая, что я делаю и правильно ли, обнимаю Т, просовываю руки ему по бокам, протискиваюсь ближе к позвоночнику.
Где этот перелом? Где?
Глаза слезятся — не вижу ничего, хоть пытаюсь щуриться. Пальцы сами находят место у ребер. Оно кусает меня, будто гонит.
Вцепляюсь, сдавливаю плотное острое место и мелко-мелко перетираю кончиками пальцев. Режет так, словно битое стекло руками крошу. Наверное, в кровь, ну и пусть — пусть! — лишь бы разрушить убивающую его боль. Прижать, придушить дрянь!
Дыхание Т становится ровнее и глубже.
Вышло, получилось!
Расслабляюсь и убираю руки, потом вытираю пот со лба. Этот жест усталости и задумчивости вызывает неожиданную мысль: бывает, что разрушать не жутко и не совестно, особенно если разрушаешь боль.
Над дымной стеной прямо передо мной высовывается странный обломок. Я не сразу успеваю понять, что он развернут поверхностью от меня. Он ползет, надвигаясь жуткой развороченной пирамидой, увеличиваясь, распухая. Огромный полукруглый кусок заполняет маленькое небо, колючками выступают обломанные конструкции.
Взгляд мой мечется, не может ни за что зацепиться. Впервые вижу внутренности… внутреннего мира и смотрю, затаив дыхание. Остаток пирамиды похож на кусок слоеного пирога, криво объеденный суетливыми крысами. Тень нашего обломка медленно двигается по нему. Обнажившиеся темные полости ловят слабый свет звезды, чтобы потом вылезти из-под черной тени и выставить напоказ металлические иглы, торчащие с укором — вот сюда взгляните! что с нами сделали!