По осколкам
Шрифт:
Не успеваю сделать и шага вдоль каменного дома, как из самого высокого окна башни наклоняется, переваливается и падает что-то большое, черное с тонкими оранжевыми прожилками.
Новый крик с площади — истошный, безумный! Звук прошивает меня навылет, а перед глазами крутится, будто учебная голограмма: падает плащ, в этом плаще — человек, этого человека надо узнать.
Я узнала человека, которого сбросили с башни. И даже упала вместе с ним, потому что не дышу, не шевелюсь. Больно.
Из окна башни, откуда совсем еще недавно Т с горечью говорил: «Они потрясают копьями, на которые насажены
Желание уберечь дураков исчезает вмиг. Вместо него незнакомое прежде желание вспыхивает в груди и тянется к голове, пленяя разум. Перед взором лишь одно — он падает, он падает, он упал.
Вся сила бессильна, все важное развеяно, все ценное отобрали. Рука моя сжимается на стене дома, сминая камень. Хрустят мелкие трещины. Вокруг только ненависть, внутри клокочет, не вдохнуть.
Сатс? Т? Вы же только что были!
Как же так?
Отцепляюсь от дома и делаю шаг — вперед, на площадь. Правая коленка подводит, наклоняюсь и едва не падаю.
Нет. Не падаю и не упаду. Я шла. Значит, дойду. На упрямстве, на невозможности остановиться. Ведь не может остановиться наша звезда.
Чувства становятся ясными, острыми. Я ощущаю каждый камешек под ногами, каждое касание легкого ветерка. Мир видится искаженным, набором тонких дрожащих граней, но угадываются выпуклости крыш, провалы окон в домах. Шипами бьют меня голоса кровожадной толпы.
Толпы все еще живых!
Во мне поднимается что-то с силой, с которой я не способна справиться. И я не хочу с нею справляться. Я лишь хочу с удовольствием подмечать, как отзывается город на мои шаги по нему. Один шаг, чуть тверже — и шест забора справа кренится во двор, увлекая весь плетень. Еще шаг, чуть жестче — и крыша у дома слева проминается, будто кулак с неба опустили. А еще хорошо, когда я веду уставшей шеей, а невдалеке грохочет обрушившийся сарайчик.
Впереди — узкая деревянная башенка. Едва я шагаю к ней, она наклоняется, и подпирающая ее лестница резко уходит в сторону. Башенка заваливается, стукается во второй этаж дома.
— А-а-а! — звенит крик дозорного. — Сюда! Помогите!
От злости, ударившей в голову, холодеют глаза. Я почти ничего не вижу, иду по памяти и наугад. Темный город обступает со всех сторон, давит. Дома сдвигаются, теснят.
Волна криков катится на меня.
Заметили!
Я разворачиваю плечи и отвожу назад напряженные руки. Да, как и все живое, меня можно сломать. Но я сейчас сильнее того живого, что хочет напасть на меня.
Первый их удар приходится в лицо. Я трясу головой, пытаясь хоть немного восстановить зрение. Кое-как намечаю впереди себя противника — пятнистый силуэт.
Шаг влево, поворачиваюсь. Силуэт пролетает мимо, падает в темноту позади. Еще кто-то выныривает снизу любопытной рыбкой — и снова отступить, скользнуть.
Справа двое. Мелькает оскал, слышу обрывок призывного крика — «Бей!»
Что это? Им мало смертей? Да разумны ли они вообще?
А раз нет, то передо мной лишь безумные слабые! За то, что они натворили, их небо должно придавить!
Застываю скалой — и новый удар отбрасывает от меня ударившего, ошметками разрывая его руку до самого плеча.
Звук множества быстрых шагов. Удар в грудь, удар в бок, что-то тонкое, длинное летит над моей головой, опускаясь. Они терзают. Они требуют. Чего? Чтобы я ответила?
Прочь, трусливые твари! На кого нападаете?!
Окружили. Орут, лезут.
Пусть глаза не видят, пусть в ушах шумит космический ветер, пусть в горле безжизненная пустыня, но я еще могу прокричать:
— Это был мой Мастер! Это был мой сильный! Это все было мое!
Взмах правой рукой — и захлестнутый пламенем дом взрывается изнутри.
— Это было мое!
Взмах левой — и белым вихрем сметает несколько дворов.
— Все. Мое. Мое! Как посмели?!
Мир становится мраком. С трудом прорезаются разноцветные вспышки — в них успеваю разглядеть, как бегают, кричат в ужасе: «Бегите! Ее не одолеть!» Молнии чертят кривые узоры в поисках своих жертв.
А мне слаще нет, чем напрячь руки, раньше не знавшие такой силы! Запустить их в злость, в жадность, в гнев. Почувствовать, как трепыхается мир, отвечающий на мое желание взять его и порвать, как выкручивается гравитация, как натягивается осколочная твердь. Невозможно, но она мне подчинится, если я захочу. И я хочу! Что мне эти живые, когда я могу провести отяжелевшей властной рукой — и выгнется сама поверхность! А потом прогнется! Снова, да посильнее, аж трещит! И еще пусть полыхнет! Это вам нужны дрова, деревья. Мне же сойдете и вы!
В череде вспышек мечутся пылающие факелы, падают в растущие трещины или корчатся на краях.
Да-а, когда корчишься — это больно, правда? Червяк понял. Я узнала. А вы усвоили?
Жарко. Много огня. Он стеной преграждает мне дорогу к башне. Но у него нет власти надо мной, а у меня над ним — есть.
Я развожу ладони — и огонь расступается, набрасываясь на последний ряд домов, а дальше проваливается куда-то, не вижу.
Мне самой больно, но боль лишь подстегивает, когда я ступаю по площади, ходящей ходуном. Тут еще остались люди, сбились в кучу.
Что у меня для них есть? Привычное слабое «в недеянии мудрость» или незнакомая сила без жалости, без прощения? Надо бы выбрать, но я уже не контролирую то, что рвется из меня, льется из рук длинными горячими хлыстами. Оно жаждет наказать, отстегать тех, кто нарушил, кто посмел!
Левой — огонь. Правой — удар.
Бью наотмашь их, а отдается во мне. Я же и природу свою бью, работу, суть.
Надо мной с ревом проносится что-то огромное, плоское и золотое. Я невольно пригибаюсь и останавливаюсь.
Все вокруг горит, трещит и грохочет. И я за него уже не отвечаю.
Ладони пульсируют, в горле давит ошибка — ведь тебя не этому учили, Инэн! пусть учили не те, но ведь не этому!..
Плотные клубы дыма наплывают на площадь, наваливаются, без спроса захватывая себе дома, огонь. Просто дотягиваются — и забирают. Постепенно крики гаснут, умирая.
Черные чудовища из пепла окружили меня, шипят и ворочаются. Еще одна невероятная сила, не моя, чужая. Она другой природы. Она, как сторож, накрыла и оградила меня. Или от меня — не хочу разбираться.