По острому лезвию фортуны
Шрифт:
— Извини?.. — нахмурившись, переспросил Деймон. Елена говорила об этом так спокойной, будто это было само собой разумеющимся, а потому разозлился на неё, на себя и на тех, кто позволил себе так её называть. — Я…
— Ты о «жалкой паршивке»? — уточнила она, перебив его, а затем пожала плечами. — Если захочешь узнать больше подробностей, вернись в район, в котором я жила и спроси любого в баре. Тебе распишут все в подробностях и даже расскажут, насколько я легкая добыча. Ты не перебивай. В один из вечеров, когда я шла с работы, на нашей улице перегорели все фонари, была абсолютная темнота. Мне оставалось к дому всего ничего, но двоим особо настойчивым мужчинам не понравилось,
— Остановись, — прошипел Деймон, зная, о чем она ему собирается рассказать и чувствуя стремительно разраставшуюся внутри ярость.
— Тогда они не пожалели меня. И когда я осталась в проулке одна, потерявшая любые силы и любую страсть к жизни, пролежала так до утра, пока мне не помогла заметившая меня женщина. Это был второй раз, когда я увидела жалость к себе. Я не знаю, кто были те мужчины, но знаю, что они описали меня всем своим друзьям и рассказали все в мельчайших подробностях, потому что…
— Прекрати.
– … они все меня стали узнавать, сначала по синякам, а затем уже не нужно было гематом, чтобы знать, как выглядит одинокая беззащитная паршивка, которую каждый…
— Ты меня слышала? Я сказал — замолчи! — прокричал Деймон, обезумев.
Не выдержав весь наплыв неудержимого гнева, не сумев сдержать в себе весь порыв злости, Деймон неожиданно подорвался с кресла. Схватил Елену за тонкие руки и резко потянул на себя, причиняя ей боль. Она подлетала со своего места и негромко вскрикнула, когда он с силой толкнул её в каменную опору, не заметив, что она довольно сильно ударилась головой. Вдавил её в стену крепким телом, которое она не могла оттолкнуть от себя, и, схватив её правой рукой за горло, прижал голову к стене. Его ослепила та непостижная ярость. Каждое слово, вылетавшее из её уст, бесило сильнее предыдущего, а когда представления картины стали более реальными и приобрели все отточенные контуры, он не смог продолжать терпеть, ведь отчасти виновным чувствовал себя. В каждом перенесенном ею синяке и шраме, он чувствовал свою причастность. И за это причинял ей боль. Она разбудила в нем зверя, голодного и злого.
Ослабив хватку на её горле, он посмотрел ей в глаза, наполнявшиеся слезами. В них не было страха, больше не было. Она не боялась его, его рук на шее, его гневных побуждений. В её глазах, словно картина, отображалась горькая обида. И все ожесточение вдруг испарилось, теперь он чувствовал сострадание, и где-то внутри тоже расцвела обида за неё. В его руках она была как игрушечная кукла, худая, не сопротивляющаяся никаким управлениям, и такой же куклой она была для многих других. От этого Деймон возненавидел себя. За чужие ошибки расплачивалась она, некогда наполненная оптимизмом и жизнью. Она не знала, что все перевернулось по его вине, что последняя ниточка была оборвана не происходящим в переулках, а собственноручно её темным дьяволом.
По щеке пробежала слеза и Елена, не выдержав, всхлипнула. Полностью придя в себя, он убрал руку с её шеи, вытирая переполненные перенесенной болью слезы, и все шепча ускользавшее «прости, прости, прости». Не представляя, как еще он может извиниться перед ней, утешить, привлек в свои объятия. Деймон ждал, что она оттолкнет его, он надеялся на это, потому что не понимал её эмоций, хотел найти хотя бы ненависть к себе. Но она лишь сильнее прижалась к нему, крепко цепляясь руками за его футболку и почти беззвучно продолжая выплескивать прошедший год наружу. Елена ждала, что перед ней предстанет образ каждого из тех, кто её обидел, она ждала, она была готова
Спустя чертовски продолжительные минуты она успокоилась и притихла, не разжимая сжатых кулаков с его одеждой. Они стояли, обняв друг друга и вслушиваясь в мелодию моря. Елена как раз смотрела в его сторону, и, может ей показалось, но лунная дорожка начала колыхаться и расходиться, будто большая рыба разводила воду. И только здесь она чувствовала, что не сходит с ума. Морской бриз её лечил. Деймон, погладив её по спине, поцеловал в макушку головы, а затем поднял на руки и понес в палату. Елена не возражала. Ночь была длинной и слишком тяжелой, так много было сказано и ничего не упущено.
Аккуратно раскрыв кровать, Деймон положил Елену и присел возле неё. Но она тут же села, оказавшись лицом к лицу с ним; не хотелось спать, не хотелось видеть обманчивые сны с лицами, которых никогда не будет рядом. Она провела рукой по его щеке, прислоняясь лбом к его лбу. Больше она не хотела говорить, но желала дать ему понять, что благодарна. Верила, что он не сможет помочь, но он помог, ей стало легче. Чуть позже, когда её голова начала тяжелеть, она легла на его плечо и вскоре уснула самым крепким и чистым сном, без каких-либо тревог. Деймон вернул её в лежачее положение и укрыл, не вставая и не уходя. Он знал, что утро будет другим для них обоих. К нему вернется невиданная боль, а к ней забытое облегчение.
Еще о многом хотелось сказать, во многом хотелось признаться, но наблюдающая ночь заставляла молчать. И все вокруг словно говорило, что некоторые вещи должны оставаться вещами, а не темами для обсуждения.
— Прости меня, — прошептал он, проведя костяшками пальцев по холодной руке девушки. Его слова так и остались не услышанными, признания так и не прозвучали. Они растворились в пространстве палаты еще до того, как он вышел, тихо закрыв дверь.
========== Глава 5 ==========
Темнота не рассеивалась еще очень долго, ночь тянулась как резина, не желая заканчиваться и открывать дверь новому рассвету. Все дороги были пусты, ночные бабочки* будто испарились, исчезли, предчувствуя преддверие чужой бури. Грязный дым проникает внутрь, окутывая легкие темной пеленой, оставляя после себя след, а затем выходит, расслабляя и забирая с собой частичку злости, помогая успокоиться. Он курил, прислонившись к капоту своей машины, редко оглядываясь по сторонам, осматривая пустую стоянку и круглосуточный супермаркет, ожидая. Выдыхая табачное облако, он хотел выдохнуть с ним ошибки, но получалось, что выходит только гнев, все равно возвращаясь. В нем было столько противоречивых чувств, которые были столь чужды, загоняя в ловушку.
Делает последнюю глубокую затяжку и медленно выдыхает, не спеша прекращать наблюдать за дымкой. Когда молочное облако растворяется в свежем воздухе, Деймон выбрасывает себе под ноги выкуренную до фильтра сигарету. До фильтра его предела или новых эмоций? Его самообладание было выкурено и растоптано. Сложил руки на груди и опустил голову, смотря под ноги. Ему становилось только хуже после уезда из больницы. Там он оставил всего себя, а сюда привез лишь оболочку. Погрузился в неопределенность с корнем, хотел не отпускать те проведенные моменты с ней и в то же время донельзя сильно хотел о них забыть. А непоколебимая тишина лишь кричала ему о вечности с болью, которая будет преследовать его всегда, неизменно, неустанно.