По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]
Шрифт:
— Нет, тут что-то не то, тут надо разобраться! — гудел Гришка, пока я оформлял второй протокол. — Выйду отсюда — обязательно разберусь. Тогда посмотрим, кто прав!
Это был уже не тот Ухов, с которым я беседовал утром. Теперь он активно защищался и не брезговал даже угрозами.
Отпустив девчат, я решил продолжить с ним разговор:
— Ухов, вам надо менять позицию, надо начинать рассказывать. Ведь девушки не врут. Судя по всему, у вас с ними были хорошие отношения.
— Что рассказывать-то? — встрепенулся Гришка.
— Как и где взяли бусы, которые дарили.
— А если я их не брал?
— Девчата же четко сказали…
— Мало
— И поэтому они решили именно вас оговорить?
— А почему бы и нет?
— Так не бывает. Вы бы так поступили? Почему же вы считаете их хуже себя?
— Не воровал я…
— Никто и не утверждает, что вы вор. Меня интересует: где, как и когда вы приобрели бусы?
— Я еще раз говорю: никаких бус я в глаза не видел, никому их не дарил.
Мне начинало надоедать это топтание на месте. Я решил поговорить с Уховым о его жизни. Выяснилось, что родился Григорий на Новгородчине. Ему было семь лет, когда началась война. Родителей он не помнил, рос и воспитывался в детском доме, в Ташкенте, там и научился играть на баяне. Из школьных предметов больше всего любил ботанику, зачитывался книгами о селекции растений и селекционерах, сам мечтал пойти по их стопам и даже работал на какой-то опытной станции, но был призван в армию, потом затосковал по родине и вот приехал сюда. Вспомнив про детский дом, Ухов бросил:
— Все почему-то думают: раз детдомовский, значит, вор. И вы так решили. Не вор я!
— Тем лучше. Но откуда же все-таки бусы?
— Я ничего о бусах не знаю…
— Нет, знаете, Ухов, и если бы все, что связано с ними, было честно, вы рассказали бы, где их взяли…
— А у вас, в вашей жизни все было честно? — вдруг спросил Ухов, — Скажите правду!
Я растерялся. У меня появилась возможность поговорить с Уховым по душам, но для этого надо было открыться сначала мне самому. Только тогда я мог претендовать на взаимную откровенность. Вместе с тем я знал: излишняя доверчивость опасна, и чем меньше допрашиваемые знают о твоей жизни, тем лучше. Теперь интуиция подсказала мне, что от этого правила нужно отойти…
— Вы говорите, что мечтали стать селекционером? — спросил я Ухова.
Гришка удивленно посмотрел на меня.
— А о Бербанке вы что-нибудь знаете? — продолжал я.
— Американец, самоучка, вывел сливу без косточки, кактус без колючек, голубой мак…
— Вот об этом самоучке я и расскажу вам, а заодно и о себе. Годы войны я провел в эвакуации, на Севере. Был тогда мальчишкой, учился в школе. Учительница, которая преподавала основы дарвинизма, частенько поручала нам делать доклады. Однажды и мне она дала такое поручение. Я должен был подготовить доклад о Лютере Бербанке, минут на пятнадцать. В учебнике ничего о Бербанке не было, но я решил, что литературу найду, и не торопился. Когда до урока основ дарвинизма остался один день, я пошел в читальный зал городской библиотеки. Из-за отсутствия дров он был холодным и пустым. Сведения о Бербанке я нашел только в энциклопедии, стал выписывать их, но замерз и, не долго думая, вырвал лист со статьей о нем.
Оказалось, что заведующая читальным залом наблюдала за мной. Как только я сунул вырванный лист в карман, она подошла ко мне, схватила за руку и потребовала, чтобы я отдал его. Потом стала вызывать милицию, но в тот день отоваривались продовольственные карточки, и вся милиция была в магазинах. Заведующая отпустила меня, пригрозив сообщить о моем поступке в школу. Однако я опередил ее и сам
Когда я замолчал, Ухов попросил разрешения закурить, чиркнул спичкой и долго смотрел, как огонек подбирался по ней к пальцам, потом бросил скрюченный уголек в мусорную корзину.
— Вот видите… Но я не вор. Бусы украл не я.
— Кто, же?!
— Не знаю…
Я почувствовал себя так, как будто мне плюнули в лицо. «Дурак, дурак! — мелькнуло у меня в голове. — Перед кем разоткровенничался?!»
— Кто украл бусы, не знаю, — повторил Гришка, затянувшись. — Могу только сказать, кто дал их мне. Три снизки — Генка Рябой, Рябчиков, и две — узбек… как его? Рашид. Сулейманходжаев.
— А они где их взяли?
— Это у них спросите.
— Сами-то как предполагаете?
— Вы извините. Мне кажется, что предполагать — дело следователя, а не мое. Могу только сказать, что было до бус. Осенью, когда мы заканчивали работу на шоссе, нам пришлось жить в палатках возле леса. На выходной мы уходили в Зайцево кино посмотреть, потанцевать, а в будние дни по вечерам делать было нечего. Особенно если дождь. Вылезешь из палатки, глянешь на дорогу, на машины, и снова в палатку. Тоска! Жил я вместе с Рябым и Рашидом. Как-то, когда мы подвыпили, Рябой спросил: «А что, ребята, если джигитовкой заняться?» Нам, конечно, стало интересно, какая здесь может быть джигитовка? Лошадей-то поблизости нет, вернее, есть одна, и та у участкового. Вечером Рябой позвал нас на дорогу. К тому месту, где было перекрыто движение и машины шли в объезд. Дождавшись приближения машины, он, когда та замедлила ход, вскочил в ее кузов, сбросил несколько кочанов капусты и спрыгнул. Нам это понравилось. Забавно было. Да и капуста оказалась отличная, сахарная — слопали с удовольствием. В другой раз он сбросил корзину с помидорами. Тоже неплохо. Голодными мы не ходили, но от витаминов не отказывались. Потом джигитом решил стать Рашид. Он смахнул тяжелый ящик. До леса мы его еле-еле дотащили, думали — в нем конфеты, оторвали крышку, а под ней — электрические ролики! Опять вышли на дорогу. На этот раз нашей добычей снова стал ящик, только не с роликами, а с утюгами.
— Куда же вы дели ролики и утюги? — поинтересовался я.
— Бросили в лесу…
— Места указать сможете?
— Сейчас везде снег… Но попробую.
— Ну а с бусами что сделали?
— Роздал. Две снизки девчатам из Зайцева, вы их знаете. Три — продавщице из Вин, вдовушке, Тамарой зовут. Муж у нее, старшина-сверхсрочник, прошлой осенью повесился.
— Даром, что ли, отдал?
— Не даром, — умехнулся Ухов. — За поцелуй.
— И вдове за поцелуй?
— Нет, ей за три.
— Дешево отделалась, — пошутил я.
— То аванс был, получка была чуть позже, — сострил Гришка.
— Последний вопрос вам, Ухов, — спросил я. — Где сейчас ваши приятели?
— Рябой взял расчет и уехал к родным в Дзержинск, а Рашид подался в Узбекистан. Там, в Бухаре, его ждала невеста.
Я записал показания Ухова и подал ему протокол.
— Теперь посадите? — спросил Гришка, подписывая его.
— По всей видимости, да.
— Я другого и не ждал, — с горечью произнес Ухов. — Как только мне шепнули, что вы нашли бусы, я понял, что конец. А про Тамару вы, видно, не знали. Баба она молодая, но ушлая. Давайте записку ей напишу, иначе ни слова не скажет.