По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]
Шрифт:
Прочитав справку, я подумал, не Рашида ли я видел на рынке? Там, у самого входа, всегда сидел молодой мужчина в черной тюбетейке, поношенном пиджаке и брюках, заправленных в хромовые сапоги. В присутствии желающих приобрести сувениры этот кустарь ловко вырезал из деревянных заготовок частые гребни и продавал их по рублю за штуку. Я сам купил у него такой гребень на память.
Отогнав от себя эту мысль, я продолжал листать документы. В первую очередь всматривался в их нижнюю часть, которая содержала сведения об отправителях, потом бегло осматривал
Машинально отогнув очередной корешок, я увидел на следующем запись: «Новгородская область, поселок Пролетарий, Сулейманходжаев Рашид». Эта надпись была сделана снизу. А наверху значилось: «Бухара, почтамт, до востребования, Сулейманходжаеву Рашиду». Я посмотрел на штемпель… Он был поставлен через месяц после кражи! Но вес — всего 10 килограммов — соответствовал весу похищенных бус только наполовину… Надо было искать дальше, и я, взяв очередную пачку корешков, принялся перебирать их. Теперь я был почти уверен, что найду еще по крайней мере один перевод. И действительно, через несколько минут я уже держал его в руках. Только обратный адрес отличал этот перевод от первого. В нем значилась не Новгородская область, а город Новгород. Итак, Сулейманходжаев из разных мест в один день отправил на свое имя до востребования две посылки, общий вес которых почти совпадал с весом украденных ювелирных изделий! Стараясь не выдавать охватившее меня волнение, я пригласил понятых и изъял убийственные для Сулейманходжаева документы.
Утром я зашел в милицию, взял оперативника и направился на рынок. Мне не терпелось проверить предположение, которое возникло на почтамте. Подойдя к сидевшему у ворот кустарю, я сказал:
— Два гребня, с инициалами мастера…
Кустарь поднял голову и вопросительно посмотрел на меня:
— Понравились?
— Очень. Хочу подарить знакомым…
Кустарь взял две болванки, виртуозно превратил их в гребни, а между рядами зубьев вырезал буквы «Р» и «С».
— Как зовут мастера? — спросил я, протягивая ему деньги.
— Рашид Сулейманходжаев, — ответил кустарь.
— Хорошо… Именно вы нам и нужны, — сказал я, предъявив служебное удостоверение. — Забирайте ваше имущество, пойдемте с нами.
Сулейманходжаев неторопливо сложил инструменты и заготовки в чемодан и, пробурчав: «Хаетни узи шундай», пошел за мной.
— Что он сказал? — спросил я у оперативника.
— На жизнь свою пожаловался, — ответил тот. — Раньше, говорит, его заставляли работать, а теперь не дают.
В милиции я поинтересовался у Сулейманходжаева:
— Русским языком вы владеете? Переводчик вам нужен?
— Зачем переводчик? Я умею по-русски, — сказал кустарь.
— Тогда скажите: где бусы?
— Какие бусы?! Никаких бус не знаю…
— Не знаете?!
— Клянусь, не видел и в руках не держал.
— Где бусы из ящика, сброшенного с машины под Зайцевом?! —
— Не знаю я никакого ящика! Здесь Бухара, а не Зайцево! — огрызнулся Сулейманходжаев, и в его глазах загорелись злобные огоньки.
— Что было в посылках, отправленных вами из Пролетарки и Новгорода?
— Никаких посылок я не отправлял!
— Нет, отправляли.
Я достал из портфеля два корешка от переводов и показал их Сулейманходжаеву:
— Вами заполнены? Не скажете правду — эксперты дадут заключение!
Кустарь искоса посмотрел на корешки и опустил глаза.
— Тугры гапир, Рашид. Говорите правду, — обратился я к нему, так как успел выучить несколько фраз по-узбекски. — Деться вам некуда.
Сулейманходжаев продолжал молчать.
— Выньте все из карманов! — потребовал я.
Кустарь, не торопясь, положил на стол бумажник, носовой платок, ключи, пачку сигарет, вывернув брючные карманы, стряхнул на пол застрявшую в швах табачную пыль.
— Проверьте, — попросил я оперативника.
Тот привычными движениями ощупал Сулейманходжаева. Обнаружив в пиджаке потайной карман, он вынул из него какую-то бирку и… три снизки бус.
— Тугры гапир, Рашид! — повторил я.
Сулейманходжаев, вертя в руках тюбетейку, упорно молчал.
— А что вы храните на вокзале? — спросил я, увидев на бирке тисненые цифры и надпись: «Камера хранения».
Кустарь в ответ не издал ни звука.
— Поедем, посмотрим, — предложил я оперативнику. — Доложите начальству, попросите машину.
Через час мы были у камеры хранения ближайшей к Бухаре железнодорожной станции Каган, и кладовщик, получив бирку, поставил перед нами увесистый чемодан.
— Ваш? — спросил я у Сулейманходжаева.
— Мой, — неохотно ответил тот.
— Где ключи?
— На связке…
Я откинул крышку чемодана. Блеск груды янтарных шариков на мгновение ослепил меня. Затем я пересчитал снизки. Их оказалось 85.
— Больше ни о чем спрашивать вас не буду, — сказал я Сулейманходжаеву. — Когда появится желание говорить, дайте знать.
В милиции, куда мы вернулись с чемоданом, Сулейманходжаев рассказал о краже, повторив слово в слово то, что я уже знал о ней от Геннадия Рябчикова. Добавил только, что цыгану Леньке он дал для продажи одну снизку бус, но покупателя на нее не нашлось, и она так у него и осталась. Пять снизок он продал уже в Бухаре, сам, а три, с которыми был задержан, намеревался продать…
Я получил у прокурора Бухары санкцию на арест Сулейманходжаева и этапирование его в Новгород и поздним вечером, захватив с собой весь изъятый янтарь, вылетел через Москву в Ленинград.
На работу я пришел около полудня, хорошо отоспавшись, позавтракав и приведя себя в полный порядок. Как всегда, в первую очередь ткнулся в кабинет начальника следственного отдела. Чижов сидел за письменным столом, зарывшись в бумаги. Когда я прикрыл за собой дверь, он поднял глаза и некоторое время недоуменно смотрел на меня.