По прочтении сжечь
Шрифт:
Пейдж кивнул головой и заказал молоденькому гавайцу-кельнеру "землетрясение". Гаваец принес три маленьких бокала с красновато-зеленой жидкостью. Ивасэ сделал маленький глоток и скривил лицо. Потом тихо произнес:
– Очень неприятные новости. Ваш ответ ставит наше правительство в исключительно тяжелое положение, почти безвыходное... Хотя мы надеемся...
Пейдж вытянул губы и произнес тоном опытного, изощренного дипломата:
– Я думаю, что мы все-таки договоримся... модус вивенди... приемлемая альтернатива...
– Он пошевелил пальцем.
– Статус-кво анте...
Уайт
– Я тоже надеюсь. Японское правительство не имеет ни малейшего желания затевать войну. Весь наш флот по-прежнему находится в порту Саэги. Вчера из Иокогамы вышел наш лучший океанский пароход "Тацута-мару". Он прибудет в Сан-Франциско двенадцатого декабря, а в Лос-Анджелес - пятнадцатого. Мы твердо надеемся на мирный исход переговоров.
– Судя по всему, вы...
– Уайт улыбнулся и поднял бокальчик, решительный противник войны.
Ивасэ кивнул головой.
– Нас разделяет огромный океан, и если начнется война - она завяжется в основном на море. Это будет очень длительная, дорогостоящая война, и она ни к чему не приведет. Бессмысленная война.
– Японец сделал несколько маленьких глотков и, поставив бокальчик на стол, быстро заговорил: - В ближайшие дни немцы ворвутся в Москву; их танки примерно в тридцати километрах от ворот Кремля. Уже началось повальное бегство жителей из Москвы.
Пейдж спросил:
– Если падет Москва, вы, наверное, ударите с Востока?
– В Сибири удобнее воевать, там суша, а не океан, - сказал Ивасэ и хихикнул.
Бармен включил электрическую пианолу - джаз исполнял танго, пела японка. Ивасэ закрыл глаза и стал покачиваться на стуле в такт музыке. Потом вынул платок и вытер уголки глаз. Уайт сделал Пейджу знак глазами и показал пальцем на ручные часы. Пейдж подозвал кельнера и расплатился с ним, решительно отводя руку японца.
– Вы наш гость, - сказал Пейдж, - а когда мы будем в Токио, вы нас угостите коктейлем из ваших саке.
Они попрощались с японцем и вышли на улицу. Моросил холодный дождь, смешанный со снегом.
Они вернулись в бюро вовремя. Из отдела Сэффорда принесли самую последнюю "магию". Уайт перевел ее.
"Из Токио, от министра иностранных дел
В Вашингтон послу
№867
1. Все шифры, имеющиеся в Вашем посольстве, подлежат сожжению, за исключением того, который используется для шифровальной машинки, шифра "О" (ОИТЕ) и списка условных сокращений "Эл". Все остальные шифры подлежат уничтожению.
2. Немедленно прекратить пользование одной из шифровальных машинок и уничтожить ее.
3. По осуществлении указанных выше мер надлежит прислать условную телеграмму "Харуна".
4. Уничтожить все копии входящих и исходящих телеграмм и все прочие секретные документы в момент, который вы найдете подходящим, и способом, избранным по Вашему усмотрению.
5. Уничтожить все шифры, которые привез секретарь-шифровальщик Косака. Поэтому отныне отпадает необходимость в поддержании связи с Мехико, о чем говорилось в директиве № 860."
– Донахью приезжал?
– спросил Уайт у Камберленда.
Камберленд открыл глаза и ответил сонным голосом:
–
Пейдж беззвучно рассмеялся:
– Не положил трубку, а выронил. Он не привык к темпу вашей речи и заснул.
Уайт позвонил Донахью:
– Это я, Уолт. Имеется интересная штучка.
– Насчет ветра?
– быстро спросил Донахью.
– Связана с ветром, но только не с тем, которого ты ждешь. Приедешь?
Донахью явился спустя минут сорок. От него пахло вином и женскими духами. Прочитав телеграмму, он зевнул и пожал плечами.
– Очевидно, одна из машинок испортилась, и пришлют новую. Посмотрим, что будет дальше.
– По-твоему, снова ничего особенного?
– спросил Уайт.
– Директива о сожжении шифров и прочих секретных документов тебя не волнует?
– Речь идет об уничтожении старых шифров и бумаг. Такие аутодафе устраиваются время от времени в любом учреждении. А шифровальная машинка остается, и "магия" будет поступать по-прежнему. И шифры "О" и "Эл" остаются в силе. Поэтому я не волнуюсь.
– Увидев, что Уайт хочет что-то сказать, Донахью поднял руку.
– К твоему сведению, наша радиоразведка на Гуаме перехватила сегодня японскую радиограмму, из которой явствует, что весь объединенный флот Японии находится во Внутреннем море и в порту Саэги. А от нашего морского атташе в Токио получено сообщение о том, что командующий военно-морской базой в Иокосука разрешил увольнение на берег матросам и офицерам кораблей и они толпами шляются по улицам Токио и Иокогамы. Затем самый большой лайнер Японии "Тацута-мару" направился сегодня в Америку. Все это говорит о том, что рано поднимать панику.
– Он повернулся к Пейджу и Камберленду.
– Не волнуйтесь, мальчики, наверху все видят и все знают. Начальству с капитанского мостика виднее, чем вам из трюма. Спокойной ночи.
Он сделал знак Уайту. Они вышли из комнаты. Донахью спросил:
– Есть что-нибудь от твоей нимфы? Письмо или телеграмма?
– Нет. А что?
– Молчит?
– Да. А что?
– Очевидно, Уолш выполнил мою просьбу и установил с ней контакт.
– Какой контакт? Я ведь просил тебя оградить ее от Акино, а не о том, чтобы Уолш...
– Он должен был встретиться с ней и расспросить обо всем. Но коль скоро он установит с ней деловую связь, ей уже никому нельзя будет писать без его санкции.
– Значит, и мои письма будут проходить через негласную военную цензуру?
– Конечно.
– Это безобразие! Я же тебя просил...
Донахью взял Уайта под руку:
– Не волнуйся. Она пришлет тебе письмо, но будет писать только о своих нежных чувствах к тебе. Для тебя это важнее. Дело в том, что я вчера получил радиограмму от Уолша. Очевидно, он заинтересовался твоей Чио-Чио-сан, и все будет великолепно, если только ее не подставила к нам токийская разведка. Уолш сообщает, что этот японец Акино в высшей степени подозрителен. И знаешь, о чем еще говорится в радиограмме? О том, что Эф-Би-Ай в Гонолулу, кажется, нащупало советскую агентуру. Вот это будет великолепно!