… по прозвищу Кобра
Шрифт:
Попасть в наряд — заслон на Сулойку, удача для любого свитского. Целый день лузгай семечки в тенёчке, на обочине, а когда покажется повозка, карета или одинокий путник… выходи на дорогу и смотри в оба, кто такие. Если воин или княжеского достоинства, или там, барич какой, со своей бевой, салютуй и пусть себе… А вот если, скажем, хуторяне едут с рынка или идёт обычный горожанин, то лязгай латами, мечом в ножнах и ори во всю дурь:
— Стоять, раклянное племя! Вы что, указ владетельного князя окумы не читали? Что ли, не указ он вам больше? А ну, скинулись по медному четвертачку на ремонт дороги, выбоины заделывать
Ну что, скидываются, конечно, и двигают дальше! Всё по-честному, даже сдачу получают с размена медных герров. А кто не скидывается по причине отсутствия испрашиваемого у них медного четвертачка… тоже двигает дальше, но уже с серьёзным дополнительным ускорением в виде мощного пинка под зад добротным свитским сапогом. В конце наряда, собранные таким образом деньги делятся… четверть отстёгивается наверх, отцам-командирам, остальные поровну делят промеж всех. В одно рыло выходит о-очень неплохо! И попробуй, не отстегни начальству… в следующий раз пойдёшь в наряд — не в заслон на Сулойку, а в по-колено навозные княжеские стойла, крутить хвосты гигантским геррским четырёхрогим буйволам. Бр-р…
И в этот раз всё есть как всегда… Заступили в заслон с утра и к обеду уже успели нашмонать немало. Но, война войною, а обед, как говорится, по расписанию… и весь заслон, все пять человек, как были в шлемах и латах, заваливается перекусить в ближайший кабачок, коих на Сулойке, как у свиньи апельсинов.
Отобедали отлично, хозяин расстарался похлёбкой из печени оленя и огромными мозговыми рульками буйволов, м-м-м… Ну, и как водится, выпили по паре кружечек крепкого холодного пивка….
И ещё, буквально, пол-часика вздремнуть, чтобы жирок завязался… и опять, на дорогу. Заслонять! Но, что-то в этом мирном послеобеденном сне Гога пошло не так… какие-то громкие неприятные звуки — жуткий вой, тарахтение, сильные громы, глухое бухание, короткий свист, щёлкание… Когда Гог окончательно проснулся, его товарищей, да и вообще людей, в кабачке уже не было, всех как ветром сдуло… А вот, телесно богатый Гог так и не сумел спрятаться, со страха залезть под стол, и некоторое время, пока в окно кабачка доносились ужасные звуки, просто лежал на полу, на животе. И только через пол-часа, уже после того, как звуки утихли, Гог кое-как поднялся на ноги и, осторожно, прячась за каждый куст, пошёл к дороге, посмотреть, что на ней случилось…
Но на дороге было всё, как всегда, и только синяя корма какого-то, видимо, зазевавшегося фургона-конфекциона быстро удалялась на восток.
«Надо же, видать в самый замес попали негоцианты, ишь, как рванули, — подумал Гог, — Да, любой бы рванул от такого…».
Осмотревшись, Гог понимает, что всё… Что, всё? Он не знает, что всё, конкретно, но… это всё произошло не на дороге, а рядом с ней, на большом каменистом поле между дорогой и горным обрывом.
И на этом поле теперь везде валяется битое зелёное стекло:
«Бутылочное…» — уверено опознаёт осколки Гог.
На отвесных горных стенах свежей белой краской кем-то намалёваны круги. Внутри и вокруг этих кругов здоровенные выщерблины, как будто их набил гигантским долотом гигант-молотобоец. По всему полю понатыканы какие-то тонкие
'Ах, ты ж… это кто же здесь так повеселился, пока я обедал? — удивляется Гог, споро собирая с поля валяющиеся жёлтые цилиндрики в мешок.
Примерно, через час, он собрал все цилиндрики, что валялись на поле: — Сейчас припрячу мешок за камушком, а потом отдам его отцу! У него мастерская… Пусть наделает из этих цилиндриков разных красивых амулетов на шнурке, и на рынок… с руками же оторвут такую красоту! А зап-а-ах из них…'.
И, ведь, отдал, а отец наделал, и сегодня уже половина Синей Окумы носит эти амулеты — «Слеза Железного Дракона», так они называются, на чёрных шнурках. Недорого! Говорят, что эти амулеты лечат любые хвори и отгоняют нечисть. А из свиты князя, Гог уволился и сейчас помогает отцу в мастерской, ещё же пол-мешка цилиндриков осталось, до конца жизни хватит рукодельничать.
Кстати, Гог женился… Жену взял хорошую, из богатого соседнего села. С приданым.
И ещё Гог с женою завели ребёнка, мальчика. Гог в нём души не чает и воспитывает будущим свитским.
А вот, проникновенные поэтические строки из торжественной пассакальи о Гоге и его подвиге, авторства знаменитого менестреля Уффа, с большим успехом исполняемой как им самим, так и другими менестрелями на рынках многих окум при большом стечении народа, шибко охочего до героических эпосов:
«… И все его ахаты в ляках съенсавшися. И зрил безбоязный сарисофор Гог, что харалужный злюка из Преисподней уже перелез через Сулойские гаты, ступил на кремнистую пажить и стал греметь, бухать и цокотать — алкать губить наши негри и человейники. И прогнал безбоязненый сарисофор Гог того кутылого харалужного злюку обратно за Сулойские гаты, строгими этимонами и острым мечом своим. И восплакал злюка харалужными воями. И остались от злюки только эти харалужные вои. Вот так и спас безбоязный сарисофор Гог нашу любимую патрис. Исполать, безбоязному сарисофору Гогу, исполать ему!»
А мой фургон-конфекцион, с постоянной скоростью 4–5 километров в час, на которую вообще способна четвёрка гигантских геррских четырёхрогих буйволов, управляемая искусным возничим Речи Укк, уже несётся по Транссулойской дороге к столице Союза, городу Ман. Если, допустим, устал сидеть на облуче, рядом с возничим, можно спрыгнуть на дорогу и некоторое время идти рядом с фургоном, разминая ноги. А можно забраться в склад, прилечь там на кучу тряпок и представить, что ты в подводной лодке плывешь в глубинах океана… такой плавный ход у моего фургона, за счёт рессор и больших мягких колёс, изготовленных из какой-то пористой растительной смолы.