По рукам и ногам
Шрифт:
Ланкмиллер молча подал мне перчатки, а я в ответ выпалила:
– Откуда вообще это платье у тебя в шкафу? Не помню, чтобы ты его покупал.
Потому что потерялась в конец и давно этим вопросом мучилась. А он еще ведет себя странно так. Будто… Ох, я сейчас, видимо, и вправду в обморок хлопнусь. Дышать совсем нечем. Дурак.
– Стоит ли задавать так много вопросов? Платье не я покупал, а отец еще. Я думал, тебе подойдет. И – как видишь. Что ж, пора выходить.
О-о, ему-то хорошо, костюм надел – и вперед. Даже причесываться не стал. Легкая небрежность, и он – звезда
Последние наставления Кэри давал уже в машине, почти заботливо оборачивая вокруг моей шеи легкий шелковый шарф – засосы свои скрыть.
– Твою невоспитанность, в принципе, можно и скрыть. Достаточно не материться и все время улыбаться. В остальном я подскажу. Представишься иначе, чем Кику, убью на месте.
– И не собиралась сегодня искать себе подобных приключений, – проворчала я, сжимая колени и гадая, изнасилует ли меня мучитель, как домой приедем, или слишком усталый будет для этого.
Судя по блеску в глазах, он вообще спать не собирается. Сейчас наберется вдохновения, а ночью… жди, ошейник… И еще много чего…
Генрих плавно притормозил, Ланкмиллер вышел, потом и дверь с моей стороны приоткрыл, подав руку. Игнорировать ее сейчас было неправильно и нельзя. А теплая у него ладонь. И твердая. Ночью он этими…
Стоп. Сейчас же стоп. Я и так в этом корсете чертовом дышать-то не могу толком. Зажимы совсем плохо на меня действуют. Или Ланкмиллер сам. Но мне так интересно, что внутри даже все ноет. Кажется, весь вечер я буду терпеть и думать только об одном. Неправильно-сладкое такое чувство. А вроде бы алкоголь должен уже выветриться, как и навязчивая мысли о мучителе моем.
Этот вечер в отеле должен был пройти, который огнями передавался так же, как и другие дамы на главных улицах Анжи. Я терпеливо вздохнула. Всего вечер. Не больше трех часов.
Описывать внутреннее убранство можно было бесконечно, а можно было и совсем не описывать. Все как обычно в таких случаях бывает: ярко, буйно, изысканно, кое-где вычурно. Но в целом, ничего необычного для вечеров с обложки глянцевых журналов. Все точно также, как на их страницах или экране телевизора. Кажется, именно поэтому Ланкмиллер их и не любит.
Он обменивался приветствиями, парой слов с некоторым мужчинами разного возраста, которые ближе всего к нам проходили. Нескольким представил меня. Всего-то надо было улыбнуться и выдавить: «Очень приятно» и стерпеть то придирчивый, то сочувственный взгляд их спутниц. Партнеры по бизнесу, чиновники или мафия местная. Я здесь почти ни о ком не слышала, но продолжала мило вымученно улыбаться. Не слишком уютно, слишком непривычно. Но терпимо. Я выдержу. Мучителю здесь просто нужно засветиться и с кем-то что-то обсудить. Все в порядке.
Ланкмиллер раздраженно вздохнул, наблюдая, как от фонтана посередине зала к нам двинулась высокая темноволосая женщина, которая и вызвала у меня столько паники в кафе. Я попыталась глубоко вздохнуть, но корсет не вероломно не позволил.
– Надо поздороваться, все-таки родственники, – по лицу его скользнула тень недовольства. – Не прячься за меня.
Я прислушались к себе: ничего необычного. Скорее всего, в кафе просто запоздала реакция была на погоню. Такое ведь иногда случается, в особенности, у меня.
Кто она ему, интересно.
– Каждый новый вечер у тебя новая спутница, а вот ты с годами не меняешься, дорогой племянник. Познакомишь?
– Кику, – еле выдавила я, глядя в пол и разом забыв все хозяйский наставления. – Здрасьте.
– Роза Ланкмиллер, – она очаровательно улыбнулась, зубы демонстрируя, ровные, белые, контрастирующие с ярко-красной вызывающей помадой. – Приятно познакомиться.
Да ни разу они не родственники, вот откуда все издевательство в голосе. Это ж та самая Роза, видимо. Только почему дамочка взяла фамилию знатной семьи – непонятно. Неужто ради бренда? Хотя, почему бы и нет. Наверняка Ланкмиллеры уже давно ассоциируются с качественным судостроением, так что за разница, «Шиффбау» производитель или «Golden Inc.». Людям иногда хочется нового. Чертовски предусмотрительная и расчетливая тетка. Теперь мне действительно интересно, кто кого задавит.
На людях Роза и Кэри изображали рьяно сочувствующих друг другу одиноких людей. Без тени вражды или яда какого-нибудь, зато с тоннами лицемерия сверху. Мне так противно стало, что захотелось отойти, но Кэри решил иначе.
– Что ж, дамы, пока что вынужден оставить вас наедине. Прошу меня простить.
Видимо ему просто хотелось от Розы вежливо отделаться. А я… Я была очень кстати.
И о чем только с ней говорить. Все время только улыбаться – плохой какой-то выход…
– Я… слышала… вы снова усыновили кого-то… – сейчас умру на месте. А обещал поддерживать. И смылся куда-то…
– Я все никак не могу успокоиться, – вздохнула женщина, отводя взгляд, – Глупо, наверное. Моя дочь сбежала из семьи в раннем подростковом возрасте, мы искали, как могли, думали: перебушует, вернется. Как бы не так. В полиции сказали: пропала без вести… Сейчас я даже не знаю, жива ли она до сих пор, но все равно иногда хожу-хожу по улицам: вдруг попадется где. Кажется, я ее из тысячи узнаю, до сих пор лицо перед глазами стоит. Ой. Бестолковая. Стоит задеть, и я… душу первому встречному… Глупо, да? Ты знала бы, как больно, когда случается такое…
– Я сочувствую вашему горю, мне это знакомо, – я виновато взглянула на нее, толком не зная, что говорить следует в таких случаях.
А, оказывается, правда у каждого своя.
Я только не помню, как больно это было, когда мама вдруг исчезла. Взрослых так не ищут. Ушла, значит, захотелось. А может, мне и не было больно. Если бы было, если бы и рана была глубокая, я бы, наверное, помнила…
Тут я поняла, что ненавижу себя люто. За натянуто-живую интонацию, за эти чертовы слова, которые кое-как упихиваются в невыносимые дежурно-глупые реплики, и все эту мишуру ужасно гадкую. Странное дело, ненавидеть такое поведение и самой… Наверное, так сначала у всех было. А потом – дело привычки.