По рукам и ногам
Шрифт:
– Да шут с тобой! – пугливо отмахнулась она.
– Думаете, не умею? Напрасно. Я этим делом до недавнего времени каждый день занималась.
– От моющего средства кожа портится, – заявила женщина таким тоном, что будто возражений и не потерпит. – Хозяин заметит – знаешь, чего устроит? Мне за это деньги платят – стыдно помощи просить!
– Ах да… – чуть смущенно пробормотала я и скрылась.
Ну и ладно. Бродить по дому – тоже занятие своего рода увлекательное, только уж поднадоевшее.
Значит, ее в Анжи наняли… И, видно, большие деньги платят, раз она до сих пор
Я нашла пристанище на подоконнике в своей миниатюрной, почти импровизированной спальне. Она была маленькая до неприличия. Из мебели только кровать входила – мягкая, правда, – и тумбочка. Да книжная полка на стене. Мне большего и не надо было, к тому же, из-за Ланкмиллера, я и этим-то почти не пользовалась. Существенным и, наверное, главным плюсом широкий подоконник был и здоровое окно. Видно, раньше, это все целиком Ланкмиллерской комнатой было, но потом маленький закуток попросту отделили.
– Чем занята? – рядом со всей безумной неожиданностью момента опустился Генрих.
Ах да, еще моя спальня не запиралась на ключ.
Я с трудом подавила довольно неприятное чувство вроде страха, но когда сердце так уже не колотилось, я отодвинулась подальше и ворчливо ответила:
– Не видно? Сокрушаюсь о своей невольничьей судьбе.
Как же он меня пугал всем своим видом. И, главное, зачем пришел? И чтобы визиты эти еще хорошо кончались… Чувство отвратительное.
Начальник охраны придирчиво хмыкнул.
– Много сокрушаешься. Я думал, ты сильнее.
– Индюк вот тоже думал, и в суп попал…
Оно вырвалось у меня случайно и совсем тихо, но судя по тому, в какой специфической позе Генрих замер, слух у него – просто позавидуешь.
– Боишься меня? – вдруг ни с того ни с сего осведомился он, как будто между прочим.
– А чего б тебя не боятся? Только и мечтаешь, небось, о каких-нибудь карательных мероприятиях в моем отношении.
– Оно б неплохо было бы их провести, чтоб тебе «не сбегалось», но господин приказа не давал. Да тебе и прошлого раза, видно, хватило. Не бойся ты так. Прям врага такого во мне видишь. Я на самом деле ничего личного против тебя не имею, просто взбесило меня то, что такая мелкая, только заявилась, а уже намеревается жизнь отнять у человека, которого еще совсем не знает. Мол, поперек планов он ее пошел. Если уж поперек пошел, так сразу надо и убивать? Я теперь знаю, что это не ты была. Не бойся.
– А Кэри это с самого начала знал. Знал и не сказал.
– Что ты вообще чувствуешь к нему? – сегодня Генрих активный претендент на звание «мастер внезапности вечера».
– Безграничную светлую любовь и благодарность, – монотонно протянула я, чтоб он отстал, и умолкла, забыв, за что хозяев полагается благодарить. Обычно, за кров и пищу, но этим себя обеспечить я пока что еще сама в состоянии.
– А если
– Не знаю! Чего пристал? – неожиданно резко огрызнулась я. – Еще ничего не знаю…
Честно? Смешно. Скажу честно, ты пристанешь, как банный лист.
«С ней надо быть начеку!..» «Держать ухо востро…»
Вот прям идеальная компания для откровений – это брутальный начальник охраны. И, наверное, правильным было бы уточнить: что я чувствую к Ланкмиллеру, как к хозяину или как к человеку.
Генрих многозначительно вздохнул и позволил увести себя от заданного вопроса. Только из соображений деликатности. Иначе бы доконал.
– Что-то господина долго нет… – вздохнул он. – Непривычно для него настолько задерживаться. И телефон отключил.
– И что это значит? – я даже чуть прищурилась.
– Значит, с девушкой из эскорта где-нибудь в отеле. Такое иной раз случается. Ложись спать, он к утру вернется.
Генрих вышел, а я вспыхнула.
Неужто подумал, что я это тут, значит, как верная жена, мужика домой дожидаюсь?! А… ведь выходит, что так и есть, иначе, почему б спать не лечь.
Я отсидела себе уже всю задницу только так.
И домой его не тянет, этого Ланкмиллера. Хотя, с чего б? И правильно. Пусть хоть сутками не приходит. Меня это совершенно не заботит. Разве только Генриха. Вот он – да. Вот он волнуется.
Я пошла бродить по дому, потому что сна как-то ни в одном глазу не было. Переутомление, чтоб его. Спальня, коридор, кабинет, ванная, еще какая-то дверь… Скоро наизусть запомню до деталей. Так, секунду. А это дверь – она куда?
Я осторожно дернула за ручку, в ответ послышался тихий полу-жалобный скрип, и открылся темный лестничный проем на какой-то чердак. Странно делать в таком современном доме – чердаки. Но все на вкус Ланкмиллера-старшего. Его вкусы уж точно сомнениям не подвергались. Я тихо проскользнула внутрь. Впрочем, если здесь открыто, то интересностей ожидать не приходится.
Куча старых вещей и пыли. Вот пыли уж точно куча. Веревки, поломанные настольные лампы, тряпки, в углу – разбитое, но большое, от пола до потолка зеркало. Даже пара шатких книжных стеллажей с подтрёпанными брошюрами, которые стопочками были уложены. Из-за недостатка света рассмотреть названия было невозможно, поэтому, я просто цапнула наугад то, что сверху лежало, поглядеть, что ж это за издания были так немилосердно отправлены в ссылку и вечное забытье.
Но в руки мне попали не книги, а что-то сроднее, вдобавок еще в плотную серую ткань завернутое.
Это… ой, неужто фотоальбом? Прямо как-то необычно для всей этой семьи, я даже боюсь представить, что в нем. Чтоб лучше было видно, пришлось спуститься вниз, где света из коридора было больше. Ну надо же… Все как у людей. О, здесь и Феликс есть. И Кэри свою рыжую сестру за сиськи лапает… А ведь таким милым ребенком был, и в какого тирана вырос. Черт, как самая нормальная семья. Что ж у них такое случилось потом, что альбом оказался на чердаке да еще завернутым в какую-то половую тряпку?
– Ай-ай-ай, отпусти, больно! – на ум как-то отстраненно пришла идея посчитать, сколько раз за последнее время мной уже была сказана эта фраза.