По рукам и ногам

Шеол

Я поморщилась и снова, еще гуще покраснев, уткнулась в подушку. Спокойно. Все равно рано или поздно просить придется. Лучше уж сейчас, пока он не настроен отпускать издевательские пошлые шуточки и «хозяин» пока в нем снова еще не вылез.

– Кэри… Вытащи… – еле-еле выдавила я. – И руки развяжи, пожалуйста.

Ланкмиллер подавил усталый смешок и скомандовал коленно-локтевую принять для удобства.

– И расслабься, знаешь ли, тебе же легче будет.

Я только тихо зашипела. Не слишком приятная процедура. Но Кэри вообще обещал

моей заднице неприкосновенность. Дообещался, блять. Когда и руки были развязаны, я снова ничком повалилась на кровать. Провалится бы сейчас отсюда куда подальше. Хоть в ад.

Кэри лег рядом, предусмотрительно на живот.

– А Феликс где? – негромко и чуть издевательски поинтересовалась я. Неужто отпустил любовника своего по дому шататься?

– В душе, – коротко бросил Ланкмиллер, и я юлить больше не стала.

– Погляжу, ты не в восторге от пережитого.

– Иногда это действительно бывает приятно, но Феликс нынче ночью не в том настроении был, чтоб свои порывы сдерживать. У тебя-то там ничего, случайно, не сломано?

– Нет, вроде, – я чуть удивленно передернула плечами. Кроме нездоровой психики, все у меня цело. – Как у вас вообще все так вышло? В смысле… давно вы… вместе?

– О, уже да. Очень. Он же партнером моего отца был и хорошим другом, к нам приходил часто и часто меня забирал к себе на несколько дней. Я иногда неделями у него жил. Все с самого детства к этому шло, Феликс и не скрывал.

– А отец твой? Он об этом знал? Знал, и…

– Отец… – задумчиво выдохнул Кэри. – Согласно его политике никто в доме в чужую личную жизнь не вмешивался. Нейгауз хороший человек, и ты об этом знаешь. Он в трудную минуту не бросает. А странности у каждого свои.

Замечательно. Ебись свое дитя с кем хочет, а я в сторонке постою. Да он великий был политик, я смотрю.

– Скажи, ты вообще не устаешь от такой жизни странной? Нет, хорошо, президент компании и все такое: снятие нервного напряжения, расслабление… И прочие другие отмазки ваши. Но ты в разврате просто уже утонул. Признайся честно, не устаешь?

– Да ты дашь расслабиться, как же. А хоть бы и устаю… – он осекся и задумался на некоторое время. – А знаешь, поедем сегодня в Викторию. Вдвоем. Поможет тебе отвлечься от того, что тебя гложет. Что, кстати?

Да он же мужик, мать твою! Не должен же он таким проницательным быть. Черти бы его… Я кашлянула и совсем неделикатно сменила тему.

– Кэри. То, что у тебя на спине, надо бы обработать…

– Переживаешь? – мучитель довольно покосился на меня.

– Просто если ты сдохнешь, мне совсем не хочется уходить с аукциона в какой-нибудь публичный дом стран ближнего зарубежья, – ядовито заверила я, чуть было не пихнув его пяткой в бок.

– Ты очень добрая, Кику, – медленно и как-то не особо радостно протянул он. – Я отыщу какую-нибудь аптечку, а ты пока убери эту простыню. Кутаешься в нее, как приведение. Отвратительно.

– Что ж мне, голой, по-твоему, ходить? Ты все вещи

мои попрятал! Точнее не мои, а… В общем-то, во что в этом доме можно бы одеться.

– Мне этот вариант по душе, но если очень уж хочешь, платье должно быть под кроватью, – Кэри направился к двери. – Не так что-то? – уже на выходе заметив мой буравящий взгляд, он обернулся. – Не нравлюсь?

– Вид у тебя тот еще, – мрачно фыркнула я, нарочно сильнее только кутаясь в простыню.

– На свой посмотри. Хотя бы лицо вымой, – холодно парировал он, и дверь за собой закрыл.

Я поперхнулась от осознания того, что у меня там на лице может быть. С трудом отыскав обещанную одежду, я уже было направилась Ланкмиллера искать по доброте душевной, но на выходе из спальни столкнулась с Феликсом, который выше пояса голый был, ниже – в полотенце. И с мокрыми волосами.

У меня аж сердце подпрыгнуло почему-то, и тут я поняла, что смелости действительно хватит обо всем сейчас его попросить.

– Феликс, стой! – я мгновенно схватила его за руки, приподнимаясь на цыпочках, чтоб ему меня лучше видать было. – Стой-стой-стой, надо поговорить.

– Чего такое? – у него по лицу проскользнула даже какое-то беспокойство.

Я, не медля, Нейгауза усадила перед собой на кровать и заговорила быстро и горячо, сбиваясь и проглатывая слоги. И, держу пари просто, по щекам сейчас расплылся лихорадочный рваный румянец.

– Ты мне нужен, как никогда, нужен, разумеешь? Дело безумной важности, от этого зависит вся жизнь моя… Я еще пока держусь, но оно, видно, ненадолго уже. Мне просто безумно необходим отсюда смыться, слышишь? Помоги сбежать, выкупи, укради, что хочешь сделай! Только… в общем, помоги мне, а? Просто… кроме тебя, некому помочь.

Феликс глубоко вздохнул и поднял на меня виновато-задумчивый взгляд. Почти так же он на меня смотрел, когда

– Роуз, понимаешь… В другой ситуации… сложись обстоятельства иначе, я бы, не раздумывая, постарался хоть что-нибудь сделать, – Феликс откинулся на кровать, закинув руки за голову, лицо у него было сосредоточенное, – но сейчас, не обессудь, не в силах. Кэри тоже важный мне человек, и то, что он чувствует, мне не безразлично. А он к тебе привязан. И сильно.

– Да нет же, понимаешь, у него их сотни, таких как я, – надежда вразумить звучала в голосе – надломленно-звенящая и бесполезная.

Нейгауз искоса на меня глянул хитро и задал резонный вопрос:

– И где же они, эти твои сотни?

– Не мои, а его, – я насупилась, – Целый гарем Шеле, между прочим…

– Однако ж он из Шеля свинтил. Ладно, Роуз, давай так, он к тебе немножко остынет, тогда и будет разговор, хорошо? Может, мне удастся тебя, если не на волю отпустить, то хотя бы к себе забрать. А там уж посмотрим. Я тоже надолго в Анжи, так что будем часто видится.

Ну спасибо, воодушевил. И часто ль после таких «свиданий» надо будет Ланкмиллеру обратно человеческий вид придавать?